В погоне за Мексикой - [33]

— Я твердо убежден, что художник, — говорил в свое время Сикейрос, — обязательно должен быть политическим борцом. Искусство без идеологического воздействия всегда превращается в игрушку для увеселения состоятельных дам и господ.

Если проследить биографию художника, то станет ясно, что не было таких событий в Мексике, и не только в Мексике, которые бы прошли мимо него. Как только фашизм поднял голову в Европе, Сикейрос занимает пост главы Национальной лиги борьбы против фашизма. Когда начались бои в Испании, Сикейрос отправился добровольцем в революционную армию. Может показаться невероятным: художнику Сикейросу присваивают звание полковника и он командует воинскими соединениями.

Художник всегда находился в гуще событий, и это придавало неиссякаемый романтизм его творчеству. На полотнах Сикейроса мы видим конфликты нашей бурной эпохи, борьбу двух социальных миров. Особенно это видно в картине «Эхо плача», «Взрыв в городе» или «Тропическая Америка», нарисованной в Лос- Анжелосе в 1932 году. Хозяева этого города думали, что на стене, которую они предоставили художнику, будет изображена экзотика Латинской Америки. Сикейрос нарисовал индейца, распятого на кресте. Разгневанные «отцы города» сначала загородили картину стенкой, а потом уничтожили ее.

Но художник верен своему взгляду на мир, и эту веру он пронес через всю жизнь.

Когда мы вышли из мастерской, художник повел меня к столику, стоящему под навесом около бассейна. Я шел, но был еще в мире тех красок и образов, которые только что окружали меня. Мы присели у стола. Глаза мои не могли свыкнуться с зеленой лужайкой, голубой и ровной, как зеркало, водой в бассейне. Этот мир красок был слабее того, который я только что покинул.

Откуда-то появился пес Питука. Он радостно повертелся у ног художника, потом положил голову на его колени и поглядывал то на меня, то на него. Ко мне он был настроен равнодушно. В этом Доме каждый день бывает так много посетителей.

— Конечно, я не мог один выполнить такую гигантскую работу, — говорит Сикейрос. — У меня есть бригада помощников, среди них итальянец, немец. Очень бы хотелось иметь в бригаде советского художника.

— Я думал, что настенная живопись — это дело сугубо мексиканское! — сказал я.

— Не совсем так! — возразил Сикейрос, и он опять закурил. — Конечно, наши мексиканские традиции играли большую роль в развитии живописи. Но самое плохое, что мы бы могли делать, — это копировать стиль прежних эпох. Нам сослужило службу искусство древних обитателей Мексики, но нам помогают также все достижения мировой культуры. Живопись — это явление сложное. Одной эмоциональности в живописи мало. В ней переплетаются эмоциональность и наука. Надо обязательно знать законы физики, химии, законы о перспективе, о движении в пространстве, о характере зрителя. Ты видел мои новые краски. Они будут служить десять-пятнадцать веков.

— И все-таки наибольшего развития настенная живопись достигла в Мексике.

Сикейрос помолчал и несколько раз подряд затянулся.

— Я не отрицаю традиций, — продолжал Сикейрос. — Нет! Но настенная живопись в последние пятьдесят лет развивалась у нас в результате революции. Мы, революционные художники, дрались за стены потому, что хотели работать для народа. Ведь когда работаешь на кусочке холста, то это вскоре становится достоянием какой-нибудь богатой семьи. Ты знаешь мою работу в Чапультепеке. Я начал ее десять лет назад. Ты приезжай и увидишь эти стены. Для меня они дороги. Это музей нашей страны. Это наша история... Каждый вторник я работаю там...

Рано утром во вторник я уже мчался в замок Чапультепек. Замок почти в центре столицы. Он стоит на горе, в окружении старинного парка. Здесь возвышается памятник детям-героям, свершившим сто с лишним лет назад свой бессмертный подвиг. С оружием в руках юные кадеты защищали Чапультепек от вторжения американских интервентов. Шесть юношей погибли. В их честь взметнулись в небо шесть белых мраморных колонн, возле которых всегда людно.

Когда я подъехал к замку, солдаты у ворот скрестили передо мной оружие. Откуда-то выскочил мальчишка и крикнул:

— Этого сеньора ждет маэстро!

Мальчишка толкнул передо мной дверь. Сикейрос с кистью в руке стоял у дальней стены и работал. Вид у него был несколько франтоватый. На нем был свитер с высоким воротником, лихо заломленная шляпа с пятнами краски на полях, плечи его молодцевато развернуты, в левой руке сигарета.

Мы встали с художником посредине зала. Передо мной была новая композиция. Но я опять, как вчера, испытывал чувство изумления. Все-таки удивительно искусство этого художника. Для него главное — символ. Символ, который позволяет избежать многих отягощающих информационных деталей. Символы у него разные. Одни традиционны для мексиканского искусства еще с древних времен, другие найдены художником сейчас, они добыты, так сказать, капля по капле из противопоставления известных понятий, но такого противопоставления, которое вызывает удивление. Символы Сикейроса очень близко граничат с ошеломляющей гиперболой.

— В этом зале откроют музей революции, — сказал художник. — Но никаких экспонатов, только моя экспозиция. Главной темой служит забастовка в Кананеа в 1906 году. Она была потоплена в крови американскими войсками, которые вторглись на нашу территорию. Забастовка явилась прологом буржуазной революции 1910 года.