В погоне за «Босфором» - [2]

– Мы не ставим невыполнимых задач. Нас интересуют только документы, прежде всего те, что касаются портов и крепостей, а также флота и армии, ну и любые сведения из министерства иностранных дел, задевающие интересы Османской империи.

– Ничего себе… – протянул иностранец, – кем же нужно быть, чтобы добраться до этих бумаг?

– Незаметным чиновником, писарем или адъютантом военного начальника – нам все равно, главное, чтобы результат был.

Краски постепенно вернулись на щеки толстяка, но тот все еще не мог принять решение. Наконец он воскликнул:

– А если начнется война?! Вы понимаете, как я рискую?

– В военное время оплата удваивается. Здесь – аванс за первое донесение. Все – в золоте. Берете?

Муртаза-Ага кинул на стол увесистый кожаный кошель. Пухлая рука с короткими пальцами тут же сгребла его.

– Беру, – подтвердил толстяк. – А что мне теперь делать?

– Все указания найдете в этом конверте, – объяснил турок. – Завтра в пять часов утра будьте вон на тех мостках, подойдет лодка и отвезет вас на корабль, идущий в Анапу, а там уже комендант крепости по своим каналам переправит вас в Одессу.

Он положил на стол купчую на дом, паспорт нового шпиона и толстый запечатанный конверт. Увидев, как, не выпуская из рук кошель с деньгами, иностранец ухватил и купчую, Муртаза-Ага явственно хмыкнул. А вот это зря!.. Он вышел из образа строгого, но справедливого начальника. Вновь войдя в роль, турок поспешно добавил:

– Теперь о том, что будем знать только я и вы. Нужно выбрать псевдоним, которым вы станете подписывать свои донесения. Я предлагаю «Босфор». Как вам?

– Красиво…

Муртаза-Ага вгляделся в лицо своего собеседника, растерянность толстяка уже прошла, и тот взирал на начальника с угодливой заинтересованностью. Да, ничего не скажешь! Этот человек – настоящая находка: его патологическая жадность и полное отсутствие принципов открывали для османской разведки увлекательные перспективы. Объяснив своему новому шпиону, каким будет пароль между ним и связным в Одессе, турок простился и поспешил к лодке.

Босфор остался один. Он бросил на стол кошель. Даже золото не радовало – его изводили страх и ненависть. Он ненавидел Муртазу-Агу, греков-этеристов, собственную родню и всю прошлую жизнь. Он ненавидел этот душный город, а еще больше – огромную ледяную империю, Родину, куда ему предстояло вернуться. Страх сжигал нутро, хотелось выть… Как жить дальше? И как все это можно вытерпеть?..

Глава 1

Москва.

Август 1826 г.

Сил нет терпеть! Ну и духотища! Слава Богу, что это бесконечное путешествие заканчивается. За окошком ямской кареты запестрели свежими красками возрожденные после пожара двенадцатого года дома Тверской, пути оставалось всего чуть-чуть. Графиня Надежда Чернышева выглянула в окно, высматривая знакомые светло-бежевые стены и мраморные колонны родного дома, и когда они наконец-то показались из-за длинного фасада дворца Белосельских-Белозерских, обрадовалась.

– Все, еще пара минут – и будем дома, – пообещала она своей вконец измученной двоюродной бабке Марии Григорьевне Румянцевой. – Сейчас сразу мыться и спать!

– Надеюсь, что в доме прохладно, иначе я залезу в пруд и буду сидеть в нем до ночи, – попробовала пошутить старая дама, и тут же поняла, что сказала чистую правду. За восемь дней пути не выдалось ни единого дождичка, пыль на тракте стояла столбом, а беспощадное солнце скрутило в трубки пожухлую листву и до желтизны выдубило травы.

– Возьмите меня с собой, будем сидеть рядом, как две лягушки! – усмехнулась Надин.

– Ладно, возьму, но только если не заставишь меня квакать, – парировала ее бабушка и, выглянув в окно, обрадовалась: – К крыльцу разворачивают. Приехали!

Топот летящих во весь опор лошадей прервал их шутливую перепалку. Истошный крик кучера, следом удар – и обе путешественницы слетели с сидений. Послышался скрежет, как будто что-то тяжелое проволокли вдоль борта кареты, и одно из окон наглухо закрылось. Надин с изумлением увидела черную лакированную стенку чужого экипажа и краешек открытого окошка. За ним кто-то чертыхнулся, потом в узкой щели появился черный глаз и часть лица, явно мужского, поскольку был четко виден щегольской ус. Мужчина, как видно, оценил обстановку и сочувственно спросил:

– Сударыни, вы сможете подняться сами?

Надин ухватилась за сиденье и, подтянувшись, встала, зато ее бабушка лежала на полу, странно вывернув левую ногу. Она молчала, но лицо ее сделалось землисто-серым, а на лбу бисерной дорожкой проступили капли пота.

– Что? Где больно? – испуганно захлопотала Надин.

– Нога, похоже, сломана…

Надин аж подпрыгнула.

– Эй, вы, там! Немедленно откройте дверь, у бабушки повреждена нога! – завопила она, потрясая кулачком перед глазом лихача, так осложнившего им жизнь. – Сию минуту, или я вас в порошок сотру!

– Не орите, вы пугаете почтенную даму, – невежливо заметил незнакомец.

Надин услышала, как хлопнула дверь чужого экипажа, потом под свободным окном их кареты послышались шаги, и высокая фигура заслонила солнечный свет.

– Экипажи сцепились осями, быстро их не растащить, а дверь зажата. Я помогу вам, потом сам залезу внутрь и поднесу к окну вторую даму, а кучера пусть ее примут. Давайте руки, – скомандовал незнакомец, и Надин против своей воли подчинилась.