В плену у чисел - [2]

Глушь

Почему он уехал в глушь — в точности неизвестно. Об этом сам Иван Михеевич вспоминал с неохотой: «Тут бушевали страсти и произвели столько крушений, что припамятование становится болезненным для меня, соблазнительным для других, возбуждающим ядовитые насмешки в прочих злых сердцах». И — реплика, сказанная им позже: «Ухо востро! Глаз зорок! Помнить расчет Николая Гавриловича Чернышевского». А Чернышевский в это время находился в Петропавловской крепости… И слова, написанные Первушиным уже в Замараевском, звучат предостережением самому себе. По-видимому, Первушину не были чужды идеи революционно-демократического движения. Известно также, что Пермская духовная семинария была одним из центров распространения революционных идей: там раскрыли тайную группу. Власти расправились с руководителями этого кружка и рассеяли остальных членов его по России. Очагом распространения крамольных идей была и Казанская духовная академия. Возможно, Первушин был как-то связан с этими кружками. Об этом свидетельствует список членов пермско-казанского революционного кружка. Его составил флигель-адъютант подполковник Мезенцев. Под рубрикой «П» и за № 8 значится: «Первушин, священник в Шадринском уезде Пермской губернии». И приписка: «Сомнительно, чтобы и ныне участвовал». Значит, в пятидесятых годах Первушин участвовал в нелегальных собраниях. Возможно, его назначение рядовым священником в далекое село — это наказание, ссылка без права жительства в крупных городах России. Когда Первушин вел переписку с Петербургской Академией наук, когда нуждался в новейшей литературе, ему ни разу не разрешалась поездка в Петербург или в Москву. И когда Иван Михеевич стал слепнуть и обратился в Екатеринбурскую консисторию за картой для поездки в Петербург или Москву, где были в то время глазные врачи, то жандармское управление не выдало ему паспорта. Видимо, крепко насолил Первушин чиновникам из Третьего отделения, если они и через тридцать лет не могли забыть «грехи» его молодости.

Замараевское встретило нового священника недружелюбно. Жили в однокомнатной избе. Здесь и кухня, и столовая, и спальня, и детская. Окна маленькие. Сырость осенью, а зимой промерзают стены. В таких условиях пришлось прожить Первушиным долгих три года. Взрослые держались, но ребенок часто болел, поздно стал ходить.

Занимался Иван Михеевич церковными делами, но они его не удовлетворяли. Мучился. Искал дело по душе. Мечтал: «О перевоспитании общества, о глубоком и, между прочим, внимательном изучении быта крестьянства, о возможном вспомоществовании и просвещении мужиков». Он понимал, что главное, в чем нуждается народ, — это просвещение. Первушин был уверен, что «только с развитием образования, грамотности, «положительной» науки, когда законодательства пересоздадутся на разумных естественных основаниях, когда подчиненный будет столько же образован, как и чиновник или начальник, тогда только нельзя будет умному жить на счет глупого, сильному — на счет слабого, богатому — на счет бедного».

Первушин наметил программу действия, по духу близкую программе народников. Скоро он убедился, что крестьяне прихода все неграмотны. Надо открывать школу не только для детей, а и обучить грамоте взрослых. Но нет помещения, учителей, учебников и учебных пособий, нет денег. Три года прошло в пустой переписке с духовными и светскими ведомствами об открытии школы в Замараевском. Никто не хотел помочь.

Накопив деньги, часть одолжив, Иван Михеевич построил дом из трех комнат. Две комнаты отдал крестьянским детям. Осенью 1860 года начала заниматься группа мальчиков, а зимой и группа девочек. С большим трудом удалось Ивану Михеевичу уговорить мужиков посещать воскресную школу взрослых. Тридцать сельчан стали обучаться грамоте.

И, как всегда, мысли переплетаются у него в голове с числами. Самый лучший, самый точный способ выражения мыслей — математические знаки. Первушин совершенствует свои знания и в иностранных языках. Это ему сильно помогло позже, когда он изучал труды немецких, английских и французских математиков в подлиннике и переписывался с иностранными учеными.

Проходит первый учебный год в Замараевском. Без всяких средств школа все-таки существует. Иван Михеевич — и директор, и учитель, и истопник. Но… Только начался второй учебный год, как из Шадринска пришло письмо, в котором уездные чиновники от просвещения сообщали о «недостатке средств для содержания школы». И пришло также предписание взымать с крестьян на содержание школы «по рублю серебром с рыла». Но ведь во многих хозяйствах не было лошадей, а в некоторых — и коров. Чтобы заработать рубль серебром, надо было трудиться по найму от зари до зари не менее недели. Ясно, что новый налог испугал замараевских мужиков, и они запретили детям посещать школу.

Школа Первушина перестала существовать.

Ивану Михеевичу было в это время 34 года. Однако не в характере его — бездеятельность. Иван Михеевич стал следить за явлениями природы родного края, отсылать записи в Екатеринбург, в Уральское общество любителей естествознания (УОЛЕ), активным членом которого он стал. Но где взять приборы? Первушин обращается в Шадринск и Екатеринбург: «Мы согласились бы с радостью принять от какого-нибудь общества, ревнующего о распространении точных наблюдений в Отечестве нашем, термометры, дождемеры, барометры и аккуратно производить по ним наблюдения и записывать данные ежемесячно или ежедневно. Не мешало бы иметь под руками и электромеры, и гидрометры, и другие приборы. Физические и математические науки нам известны даже в современном почти виде. Жалко, знания наши гибнут бесплодно, без приложения к делу на пользу всеобщую — науки и общества». Крик души, истомившейся без настоящего дела… Отклика не было.