В плену у белополяков - [8]

После утомительного пути мы вновь стоим у дверей «дома отдыха», устроенного добрыми католиками.

Больные, поставленные на ноги при помощи чудодейственного лекарства, настоенного на шомполах и прикладах, — мы, как евангельское стадо, ждем пастыря, который принял бы нас на свое попечение.

Мы голодны. Наши ноги натружены. Какая Мария-Магдалина их омоет? Нам холодно. Мы зябнем. Наши тела покрыты ранами. Кто исцелит их?

Мы прошли через страну, бог которой возложил на нее высокую миссию отстоять Европу от варваров, несущих смерть и разложение.

Мы не можем жаловаться на отсутствие расположения со стороны этого бога. Мы вновь стоим у входа в одну из его обителей и уверенно ждем таких же милостей, какими он уже не раз награждал нас в своей неизмеримой щедрости.

Мы ждем…

На крыльце появляется фигура, закутанная в черный балахон. Два широко расставленных глаза охватывают сразу частокол забора, колючую изгородь, штыки конвойных. Взгляд скользит по нашей группе. Лицо искривляет усмешка.

Представитель бога, подобрав сутану, спускается со ступенек и проходит мимо нас.

Конвойные почтительно провожают его взглядами.

Представитель бога отбыл. Потомственный сапожник Федька Бодров незаметно посылает вслед сутане три плевка. На пыльной земле расплываются густые пурпурные пятна.

Я смотрю на беззубое лицо Федьки и думаю о том, сколько ударов осилят еще легкие и печенка Федьки в стране милосердного бога.

Мое внимание отвлечено. На крыльце появляется с отечным немолодым лицом офицер.

Конвоиры вытягиваются в струнку. Старший рапортует.

Вслед за начальством выходит с десяток солдат. У каждого в руке плетка и шомпол.

— Держись, брат, — шепчет мне Грознов. — На этот раз нам придется отведать волковыских плеток.

— Бачнись! — раздается команда.

Никто из нас не понимает этого слова.

— Смирно! — орет на великолепном русском языке офицер. — Голову выше, сволочи! Мы вас научим, как держать себя.

Эластичный прыжок с крыльца с занесенной рукой, и удар наотмашь по Федькиной физиономии.

Федька падает, как жердь.

Сильным ударом в бок офицер ставит Федьку на ноги. Затем, повернувшись к нам, командует:

— Господа офицеры царской армии, пять шагов вперед, шагом марш!

Из наших рядов выходят четверо. Каждый из них рука под воображаемый козырек — громко и отчетливо рапортует о своем дореволюционном чине и полке.

— Станьте в сторону, господа офицеры!

Мы забываем о себе. С интересом следим за происходящим.

«Господа офицеры», превозмогая утомление, «молодцевато» отходят.

Впечатление не из сильных. Остатки больничных халатов, сине-черные волосы на лицах — трудно в таком виде показать «доблестный» вид.

Унижения, которым офицеры подвергались в Вильне наряду с нами, заставляли нас забывать о том, что они в прошлом были офицерами царской армии; мы видели в них лишь товарищей по несчастью.

Польский офицер знает лучше, по каким признакам следует отбирать людей.

Снова команда.

— Красные командиры, пять шагов вперед, шагом марш! — звучит четко, как выстрел.

В наших рядах тишина. Глаза в затылок соседа. Никаких движений — замри, сердце!

Грознов и Петровский жмутся ко мне, стараясь спрятать меня от начальства и «господ офицеров».

— Значит, нет красных командиров? — звучит голос офицера тихо, спокойно и чуть ли не дружелюбно. — А может быть, есть?

В наших рядах то же настороженное молчание.

Поворот к четырем царским офицерам и вежливое:

— Господа офицеры, покажите мне, кто здесь красный командир, комиссар или коммунист.

Так вот для чего отобрали их, вот для чего их выделили из нашей среды…

Мы больше не прячем глаз. Все смотрим вправо на тех четверых.

Не совсем уверенно, видимо, тяготясь своей постыдной ролью, приближаются недавние товарищи к нашей группе.

Один из них подходит ко мне вплотную, смотрит слепыми глазами в лицо, скорее чувствует, чем видит, мой пристальный ненавидящий взгляд и проходит мимо.

«Господа офицеры» понуро бредут к командиру.

— Ни на кого не могу показать, ваше высокоблагородие, — рапортует каждый из них новоявленному начальству.

Вздох облегчения проносится по рядам.

— Посмотрим, что они запоют потом!

Польский офицер презрительно оглядывает человеческое отребье, которое он только что произвел в «господ офицеров».

Ему неловко за контакт с бродягами, который не дал требуемых результатов. Он начинает яриться. Гневно бросает нм:

— Вы недостойны носить свое высокое звание!

Отводит их в сторону и горячо в чем-то убеждает.

Не только мы, но и конвойные с любопытством следят за этой сценой.

Офицеры в чем-то оправдываются.

Командир подходит вплотную к нам, и из второго ряда слева вытаскивает человека.

Сильный удар валит его на землю.

Короткий окрик:

— Жид, встать!

Предсмертный ужас в глазах жертвы.

Офицер учащает удары, бьет до изнеможения. Потом поднимает с земли доску и наносит полумертвому несколько сильных ударов по голове.

Все кончено. На земле труп.

Солдаты оттаскивают его в сторону.

Грознов рвется из рядов. Петровский клещами сжимает его руку; от напряжения вены на его лбу вздулись черными узловатыми буграми.

Солдаты хватают из рядов следующего «коммуниста» и ведут к офицеру. Короткий вопрос, вслед за этим удары плетки и безумные крики истерзанного.