В пламени холодной войны. Судьба агента - [18]

Независимо от тонов и раскрасок официальной риторики демократических и республиканских ораторов, господствующей американской политической тенденцией была и поныне остается одна – нетерпимость. Видный историк, профессор Н. Н. Яковлев в книге «ЦРУ против СССР» так описывает это национальное «достоинство»:

«Американская нетерпимость восходит к тем временам, когда отцы-пилигримы, не ужившиеся в Старом Свете, уплыли за океан строить государство в соответствии со своими взглядами. Уже тогда сформировалось узколобое мировоззрение – либо „мы“, либо „они“. Вдумчивый наблюдатель в наши дни без труда определит: выступая на словах за политический плюрализм, государственные деятели США не терпят его на практике, почитая единственно возможной и превосходной во всех отношениях только форму правления, существующую в Соединенных Штатах. Отсюда, по причинам, коренящимся в этой наиглавнейшей американской политической традиции, неизбежен перманентный конфликт Соединенных Штатов со всем миром. А функциональная роль ЦРУ – сделать все, чтобы разрешить любой эпизод этого конфликта в пользу США».

Столь поразительно точный вывод может быть отнесен и к дням, когда Гарри Трумэн, ввергнув человечество в шок атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки, весело потрясал кулаками: «Ну, теперь у меня есть дубинка для русских парней!» – и, с равным успехом, к нашим дням, когда трагические события в Ираке и Югославии свидетельствуют все о той же пресловутой американской нетерпимости, ведущей к перманентному конфликту Соединенных Штатов со всем миром…

Начиная с 1948 года американцы вступают в полосу активной подготовки к «обузданию нового врага. Заправляли, естественно, военные. Была назначена даже дата начала следующей войны – 1 июля 1952 года. Комитет начальников штабов усердно составлял заявки для ЦРУ, требуя срочного создания агентурных сетей не только по всему Советскому Союзу и странам Западной Европы, но и в северных странах-нейтралах, соседствующих с СССР.

Вспоминая о начале работы в ЦРУ, патриот своего ведомства У. Колби писал:

«На меня была возложена задача создать необходимую тайную организацию в некоторых скандинавских странах. Центральные подразделения ЦРУ в этих целях направили в Скандинавию американских агентов под видом бизнесменов, журналистов и так далее. Это означало, что я, а также и другие штатные сотрудники ЦРУ, работавшие под прикрытием американских посольств, должны были поддерживать связь с этими агентами столь же тайно, как будто речь шла о настоящих шпионах».

И далее непосредственно о работе ЦРУ в Скандинавии:

«Сеть из местных граждан создавалась так, что их правительства ничего не знали об этом. Я не могу уточнять страны, ибо это нарушит не только подписку о неразглашении, данную мною ЦРУ, но и достигнутую тогда договоренность о сотрудничестве с привлеченными, на которой основывается и любое сотрудничество в будущем… Во всех странах Севера, несмотря на их очень различные политические отношения с США и СССР, предание огласке того, что ЦРУ создало „оставленные позади гнезда“, заставило бы соответствующие правительства немедленно положить конец этой программе».

Исходя из цинично-откровенного признания Колби, мы вправе сделать единственно верный и безошибочный вывод: вот почему двери американского посольства в Стокгольме распахнулись перед шведским военно-воздушным атташе столь широко и гостеприимно! Добро пожаловать в сети, господин Веннерстрем! Милости просим в шпионское братство ЦРУ! Вот почему в Москве американская военно-дипломатическая братия с распростертыми объятиями приняла в свой круг молодого, не поднаторевшего еще в шпионских кознях шведа-нейтрала!

В этом свете последующий эпизод, происшедший на даче агента ЦРУ репортера Эдди Гилмора, становится вполне объяснимым и понятным. Полностью проявляется и роль бригадного генерала Рендалла – резидента ЦРУ в Москве. Что касается поведения Веннерстрема, оно укрепляет нас в уверенности, что он искренен в своих откровениях и в те далекие послевоенные годы еще только нащупывал основу своей будущей позиции в лабиринтах «холодной войны» – позиции непреклонности и бескомпромиссности по отношению к зачинщикам, столь радовавшим его поначалу показной открытостью и хорошо отрепетированным дружелюбием.

Итак, я снова бродил по московским улицам. Ехал в знаменитом метро, видел хорошо знакомые стены Кремля и луковичные купола церквей. Искал следы войны, но их было немного.

Слова Норденщельда по-прежнему горели в моем мозгу. Я чувствовал себя изгнанным из отцовского дома, преданным, обесчещенным. Я слишком хорошо помнил, как быстро падал мой престиж в глазах сослуживцев, помнил их сострадательные взгляды. Смена обстановки была благом, но депрессия сидела в сердце очень глубоко. И, естественно, не стало лучше, когда русские встретили меня «железным занавесом» и «каменными лицами». В общем, ледяное дуновение «холодной войны».

Но затем проглянул луч света: прием в американском посольстве оказался гораздо доброжелательней. Там были многие, кого я встречал в Стокгольме, когда они останавливались на пути в Москву. Уже по прибытии меня ждали их визитные карточки. Это привело, в свою очередь, к более тесному знакомству с англичанами и канадцами. И в таком разнообразном окружении я находился в течение всего московского периода. Визитами я обменивался в основном в рабочее время. И был оценен за это по заслугам.