В пламени холодной войны. Судьба агента - [14]

Остальное время на родине протекало спокойно. Я «держал себя в руках». Затем наступил период активных полетов, и мне пришлось расстаться со Стокгольмом и штабной работой на целых два года. Скажу, что был очень близок к тому, чтобы никогда больше не вернуться домой, оставив свое имя в числе многих в вестибюле штаба ВВС – на мемориальной доске погибшим летчикам…

Глава 6

Это случилось 13 февраля 1944 года. Дело происходило вовсе не в пятницу, но тем не менее несчастье нагрянуло. Ничто, казалось, не предвещало его, в том числе и погода. Было холодно, ясно, солнечно. Идеально голубое небо и снег – масса снега в сопках над городом горняков Еливаре, к северу от Полярного круга. Зимний аэродром располагался на озере, и самолеты стояли здесь в длинном ряду, прямо на ледяной полосе.

Командиром этой авиационной части был капитан ВВС Стиг Веннерстрем. В тот день он лично поднялся в воздух на «Красном Людвиге», как шведы в шутку называли этот самолет. Авиатехника в части имела буквенное обозначение красного цвета – отсюда «красный». И литер «Л» – значит, «Людвиг». Отечественный самолет, двухместный пикирующий бомбардировщик – самый обычный для того времени. Двигатель, правда, у него был не отечественный, а итальянский и по качеству вызывал массу нарицаний. Зато шасси сконструировано хорошо: колеса заменялись лыжами, и когда шасси втягивалось, нижняя поверхность лыж, прильнув, образовывала обтекаемое подбрюшье самолета. Убирались они с легким щелчком, который больше ощущался, чем слышался.

В тот раз, поднявшись на высоту около 2000 метров, Стиг заподозрил неладное с указателем температуры топлива. Зная по опыту, что стрелка порой неожиданно соскальзывала с зеленого сектора на красный, пилот не отнес это на счет серьезной неисправности в двигателе, хотя, как уже упоминалось, его итальянское качество летчики дружно костерили. Но в мире шла война, приходилось довольствоваться тем, чем располагала армия. А стрелка дрожала на границе зеленого и красного…

Обычный плановый вылет предусматривал сбрасывание учебных бомб на цель, сооруженную на льду другого озера, расположенного в нескольких милях от Еливаре. Приблизившись, Стиг лег на левое крыло и спикировал. Сбросив первую бомбу, вышел из пике и набрал высоту. Стрелка снова поползла к красному сектору, но он решил заняться ей после второй бомбы. Отбомбившись, вновь взмыл вверх для третьего захода… и вот тут началось: температура неожиданно скакнула далеко за черту допустимого.

Паниковать не следовало. Такое случалось и прежде. Не желая делать вынужденную посадку, Веннерстрем повел машину к своему аэродрому на самых низких оборотах, чтобы дать мотору остыть до нормы. На миг ему даже показалось, что ничего страшного не происходит, что все образуется. Однако судьба уготовила молодому командиру эскадрильи испытание, оставшееся и в памяти, и в сердце навсегда.

Если бы я мог предугадать исход! Случилось худшее, что можно было предположить: топливо оказалось загрязнено металлическими опилками (это выяснилось позже при расследовании аварии). Мотор не справлялся, температура неуклонно росла, а я упорно тянул к дому.

Мы уже были недалеко и на небольшой высоте… И вдруг, сверкнув на солнце лопастями, пропеллер рухнул куда-то вперед и вниз. Ось двигателя отвалилась, самолет жутко затрясло, штурвал вырвало с такой силой, что где уж там удержать – словом, катастрофа!

– Будем прыгать? – крикнул радист по внутреннему телефону.

– Да…

Как следует поступать в подобных ситуациях, в авиации отрепетировано: тянешь на себя рычаг, потом нажимаешь руками на стеклянную крышку кабины, именуемую попросту «фонарем», и если все идет нормально – крышка уходит, давая возможность выбраться. Именно это мы с радистом и проделали. Для него все прошло гладко: я видел, как мелькнула тень. Но мой «фонарь» заклинило, потому что корпус самолета перекосило от вибрации. Я оказался запертым.

Оставалось одно: люк слева, используемый для посадки и высадки. Его удалось открыть. Я высунулся было до пояса, но испугался, что уже слишком поздно… верхушки деревьев стремительно приближались. Сильным рывком все же выбрался на крыло и сразу дернул кольцо парашюта. Вообще-то прежде нужно было сосчитать до трех, но если бы я потратил драгоценное время на это, то уже считал бы кочки в лесу.

Оказавшись на крыле, не успел даже прыгнуть – меня просто сдуло.

Из-за скорости самолета я падал не отвесно, а летел по дуге вперед и вниз, прямо на верхушки деревьев, с одной-единственной мыслью: «Когда же меня дернет?»

Вот он – рывок! Парашют раскрылся, и скорость резко снизилась. При нормальном прыжке после этого можно было бы раскачиваться на стропах, плавно спускаясь на землю. Но тут меня сразу ударило спиной о пушисто-белую вершину ели, и в облаке снега я обрушился вниз. Еще рывок – и, наконец, полет закончен. Но как! Я застрял ногой в ветках и оказался подвешенным вниз головой всего в нескольких сантиметрах от земли. К счастью, совершенно невредимый.

Правда, очень скоро мысль о счастье покинула меня. Было невозможно освободиться. Слишком неповоротливый в меховой зимней одежде, я кое-как избавился от строп, но нога прочно застряла. Отчаянно пытаясь схватиться за ветку или как-то подтянуть себя вверх, я в конце концов обессилел и так и остался висеть. Надолго, очень надолго… С самого начала я сознавал, что будет страшно и больно, но что голову начнет буквально распирать – этого предположить не мог.