Курилов вошел в кубрик.
— Василий, — громко сказал он, — ступай в машинное.
Помощник механика удивленно посмотрел на него, но ничего не ответил и вышел.
— Заболел, значит, — сказал Курилов и приложил широкую ладонь к раскаленному лбу мальчика.
…Катер шел вдоль сопок. Еще плотней и гуще стали облака, и теперь даже трудно было догадаться, где находится солнце. Казалось, на море уже опускается вечер, хотя было не больше пяти часов. К механику, который стоял у штурвала, подошел помощник капитана.
— Где Курилыч? — спросил механик.
— У мальчика, — сказал помощник капитана. — Только что решил я навестить нашего больного, сунул голову в кубрик и знаешь что увидел? Сидит наш Курилыч на рундуке, выкатил глаза, застыл, а усы, как у рака, топорщатся, прыгают, и нос чуть не до лба достает. Ну сил моих нет — клоун, и только! Мальчишка, само собой, хохочет как полоумный, бьется под шубейкой. А тут еще Курилыч пробормотал ему что-то, ну, думаю, совсем помрет малый. Черт знает что такое!
— А что он ему говорил?
— Кто его знает. Не разобрал.
— Уж я-то и сказки рассказывал ему, какие знал, и в рифму старался говорить — и все без толку.
— И я тоже.
— Вот старикан, а? Секрет имеет…
— Дети у него были, у старика-то… Знает он, что и как с ними…
— Не говори.
Минут через десять Курилов вошел в рубку и, легонько отстранив плечом механика, взял в руки штурвал. Лицо у него оставалось по-прежнему усталым и печальным, но в нем уже не было прежней ожесточенности и угрюмости.
Механик и помощник капитана вышли из рубки.
Однако скоро помощник вернулся и тронул капитана за плечо:
— Курилыч, а мальчишка-то лежит и улыбается.
— А тебе чего? — спросил капитал.
— Как — чего? То лежал пластом, а то…
— Улыбается? — холодно спросил Курилов и, не поворачивая головы, добавил: — Пусть отцу через тридцать лет улыбнется, тогда вот радуйся.
И больше не сказал ни слова. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он стоял у штурвала, смотрел в запотевшее стекло и вел вдоль берега катер. Последнюю его фразу помощник так и не понял. Почему именно через тридцать лет? Он повторил эту фразу механику и его помощнику, но и те только плечами пожали. Оттого ли капитан сказал эту фразу, что был не в настроении и не захотел ее пояснять, или оттого, что небо над морем было забито тяжелыми облаками и промозглым туманом и весь мир был залит зеленоватым светом?
