В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - [84]

Что-то Дина чувствовала, что-то знала, о чем-то только догадывалась. Разумеется, институтские слухи не обходили ее стороной. Но она слишком любила, уважала и ценила Сергея, чтобы изводить его мелочной ревностью. Вернувшись из Приэльбрусья, Триэс сказал, что запрашивал деньги по телеграфу для Сумма. Она не поверила, но виду не подала. С Андреем Аркадьевичем у нее были не настолько близкие отношения, чтобы спросить запросто, а проверять, выяснять через третьи лица Дина считала для себя унизительным.

Так они прожили остаток лета, всю осень и первую половину зимы. Сергея Сергеевича и Инну уже ничто не связывало, а Дина по-прежнему продолжала молча тянуть лямку подозрений и неуверенности в завтрашнем дне. Точно слепая лошадь, вращающая колесо, она послушно ходила по кругу, в то время как погонщики давно ушли, позабыв о ней, и ее каторжная работа с тех пор потеряла всякий смысл.

3. В ЛАБОРАТОРИИ

Когда Гурий Каледин высказал профессору сгоряча свои претензии, он говорил о действительно наболевшем. Возбужденное состояние, в котором он находился, лишь помогло вырваться наружу горьким словам неприкрытой истины. И ультиматума не испугался. Но стоило им троим — ему, Инне, Валерию — выйти на темную улицу, как многое из им сказанного показалось сомнительным и несправедливым. То, в чем еще вчера был уверен Гурий, на что готов был опереться в своих неопровержимых доводах, оказалось трухлявой палкой. Недавняя правда обернулась фальшью, и было непонятно, как теперь жить дальше. Что, если действительно придется уйти из лаборатории?

Рядом шли его товарищи по работе — единственные близкие люди. Они и еще Триэс, больше у него никого не было. Гурий пошатнулся, сделал несколько семенящих шагов, сошел с асфальта и побежал по траве, ощущая себя уже не человеком, а отбившимся от стаи волком. Он бежал мелкой трусцой в сторону леса не оглядываясь, пригнувшись к земле, пока не стукнулся обо что-то твердое. Горячая волна ударила в голову, унесла все мысли.

Теперь он стоял и плакал, как маленький, обняв ствол корявого дерева, о которое ударился в темноте. До отвращения стало жалко себя. Жизнь прошла мимо. Крови потерял много, столько угрохал лет, а в результате остался один. Лишний человек, никому не нужный. Ни одной собаке.

Слизнул с губ что-то мокрое, соленое, и почувствовал жгучий стыд.

— Как же теперь? — все шептал он, навалившись на кого-то всей своей тяжестью, чувствуя осторожные прикосновения чьих-то рук.

Пытался подавить вырывавшиеся рыдания, но горло само спазматически сжималось, исторгая жуткие утробные звуки.

Дома он принял холодный душ, надел лучший костюм и рубашку с галстуком. Подошел к зеркалу, увидел страшную физиономию, воспаленные глаза, огромный кровоподтек на лбу, расцарапанную до крови щеку. Просидел в ожидании утра не сомкнув глаз.

На работу отправился не позавтракав, готовый к сочувственным взглядам и всеобщему презрению. Дал себе слово все вынести, все стерпеть.

Следом за ним пришел в лабораторию Ласточка. Потом Инна.

— Привет!

— Привет…

Словно ничего не случилось.

Явился Триэс:

— Доброе утро.

«Доброе утро», «здравствуйте», «доброе утро, Сергей Сергеевич», — вразнобой прозвучали голоса.

Триэс принялся разбирать почту на столе. К нему подошел Гурий.

— Сергей Сергеевич, простите меня, если можете.

Профессор взглянул на Каледина. Какое-то время внимательно рассматривал синяк на лбу, новый костюм, галстук.

— Хорошо, — сказал наконец очень спокойно.

Инна, Валерий, лаборантки то ли слышали, то ли нет этот короткий разговор. Каждый был занят своим делом.

В связи с кампанией по экономии электроэнергии в Лютамшорском районе, силовую линию ровно в пять часов отключали. Инна попросила Триэса поговорить с главным инженером института о том, чтобы по вечерам в лаборатории оставляли включенной вытяжную вентиляцию.

— Работать одной? Никто не разрешит. И прежде всего — техника безопасности.

— Всегда кто-нибудь задерживается. Днем ведь нельзя…

Сергей Сергеевич знал это не хуже ее. Стоило кому-нибудь из Правой лаборатории учуять запах кетенов, и разразился бы грандиозный скандал. Так что приходилось фактически тайно ставить опыты, когда соседи точно по звонку надежно запирали дверь своей комнаты до следующего утра.

— Кто-то еще должен быть оформлен официально.

— Запишите меня, — попросил Гурий.

— Ладно, пока договоримся о месяце. Там видно будет.

Этот месяц многое определил. Гурий и Инна, по существу, остались одни и проводили в лаборатории почти все время — только ночевали дома. Триэс приступил к сбору материалов для монографии и теперь неделями пропадал в библиотеке, а Ласточка, когда у него родился четвертый сын, оформил очередной отпуск.

В их отсутствие Гурию приходилось не только просматривать текущие письма, но и готовить ответы на них. Как-то из отдела информации поступила служебная записка с просьбой дать предложения по усовершенствованию институциональных структур. Гурий отправил было ее в мусорное ведро, потом спохватился, достал из помойки, тщательно расправил и положил на стол начальника. Узнав об этом, Триэс, однако, полностью поддержал и одобрил тот ход, который первоначально дал Гурий вышеозначенной бумаге.