В ожидании зимы - [31]

Но что же это была за болезнь, откуда она пришла? Хвори такого размаха до сих пор счастливо обходили Гудок стороной, даже старики не припоминали такого повального мора. Нет, люди болели и умирали, конечно, но чтобы вот так, сотнями, как мухи – такого ещё не случалось. Ещё пара седмиц разгула страшного недуга – и город мог вымереть полностью. Но какие меры предпринять? «Никому град не покидать, никого чужого не принимать; люду градскому из домов своих без великой надобности не выходить, да ежели и надобность будет – всё равно не покидать жилищ своих», – последовал указ городских властей; въезды в город охранялись воинами, торговля встала, началась паника. Разумеется, причины поветрия люди видели в гневе богов. «Маруша осерчала на нас», – говорили они. Чтобы усмирить мор, нужно было задобрить богиню, и городской глава Островид обратился к волхвам. Те дали ответ: Маруше нужна человеческая жертва. Сама ли богиня им так сказала, или же это было их собственным измышлением, но ради выживания города требовалось умертвить тринадцать девственниц возрастом не старше тринадцати лет, причём умертвить не просто так, а живьём скормить их Марушиному псу!

Островид содрогнулся, но приказ отдал: волхвы сообщали волю богов, и если во имя спасения нескольких тысяч жизней нужно было пожертвовать тринадцатью, то так тому и быть… В тот же день город огласился криками: дружинники ходили по дворам и забирали всех юных девочек, чтоб волхвы выбрали из них самых подходящих.

Когда дверь домика содрогнулась от страшного, мощного стука, Цветанка давила в ступке ягоды для клюквенного морса, а в печке пыхтела каша.

«Открывай! – холодно прогремел снаружи грубый голос. – Приказ посадника Островида!»

Ребята притихли, как мыши: испуганно блестя глазами, они изо всех сил старались даже не кашлять. «Пых, пых», – в наставшей тишине оглушительно фыркал горшок.

«Есть кто живой? – рычали за дверью. – Коли все перемерли, так дверь вышибем – покойникам уж всё равно, а коли остались живые – открывай, едрить вас в темечко!»

«Отворите, ребятушки, – послышался сдержанный шёпот бабушки Чернавы. – Делать нечего…»

Цветанка не успела подойти: нетерпеливые гости не захотели ждать, а тихого бабушкиного голоса, видно, не расслышали. Трах, бабах! Хлипкая дверь, сорвавшись с петель, плашмя легла на пол, и в дом ввалились, блестя бронёй, шлемами и окладами ножен, воины. Окинув взглядом затаившихся ребят, старший рассерженно рявкнул:

«Дома живого народу полно, какого рожна не отворяете?!»

«Хворые мы, ослабели совсем, – ответила бабушка. – Нет силушки резво к двери подбежать. Зачем пожаловали, сынки?»

«Известно, зачем, – при виде старухи и детей умеряя гнев и смягчая голос, ответил воин. – По приказу Островида берём всех девиц до тринадцати лет. Есть у вас такие?»

«Пых, пых», – булькала каша. Рука Цветанки до белизны костяшек пальцев стиснула пестик, которым толкла ягоды, на печке раскашлялся Драгаш.

«А для чего, сынок? Зачем девицы посаднику понадобились?» – прошамкала бабушка.

«То не твоего ума дело, бабка, – грубовато отвечал воин, шагая по тесной комнатёнке и заглядывая ребятам в лица. – Надо – значит, надо. А вот и девица!»

Пестик Цветанки беззвучно опустился в красную ягодную кашицу, а воин уже протянул руки к Берёзке:

«А ну-ка, оборванка, пошли с нами!»

Цветанку он принял за мальчика.

«Бабуся, не отдавай меня им!» – истошно закричала Берёзка.

Она дрыгала тоненькими ногами, билась и визжала, но какое там! Перекинув её через плечо, воин направился к выходу, а за ним потопали остальные, наступая на выбитую дверь. Где уж было бабушке с Цветанкой отбить у них Берёзку…

«Заяц, Заяц, спаси!» – рвущейся струной раздался пронзительный девчоночий крик.

Цветанку, бросившуюся следом, замыкающий воин просто отшвырнул, как куклу. От удара о землю из неё на несколько мгновений вышибло дух, грудь заклинило на выдохе, а перед глазами колыхалась искрящаяся пелена.

Ребячьи руки помогли ей подняться. Ярость бессильно жгла в груди, лоб сковал обруч боли, а ком в горле не смог смыть даже кислый морс. Зарычав, она выхватила нож из-за сапога и с размаху всадила в столешницу, изрядно напугав ребятишек.

«Бабуся, зачем они её увели?» – хрипло прорычала она.

Бабушка долго молчала, теребя узловатыми пальцами край передника, а её невидящие глаза сочились слезами. Иссохшие впалые губы долго тряслись, прежде чем она смогла заговорить.

«Так… Вестимо, зачем… – Из груди Чернавы вырвался прерывистый вздох. – Девицы нужны сейчас только волхвам. В жертву их хотят принести, чтоб мор остановить… Да вот только не понимают они, что жертвами болезнь не остановишь! Хмарь только гуще станет, если Марушу кровью угостить. Её, наоборот, рассеивать надо, прогонять. Яснень-трава здесь нужна, а её по княжескому указу извели… Была, правда, одна полянка в двух днях пешего пути отсюда – там я ту травку и брала. Да только давно это было… Не знаю, может, и нет уже той полянки больше. Вот что… Отведите-ка меня к Озёрному Капищу, нужно мне с Барыкой потолковать».

Цыкнув на ребят и велев им сидеть дома, Цветанка подставила бабушке свою руку. Та, опершись на неё, щупала дорогу клюкой и медленно переставляла старческие ноги. Путь их пролегал по запустевшим улицам: боясь заразы, народ прятался по домам, и только кое-где ещё носили на костры жертв недуга.