В ожидании Роберта Капы - [5]

– Уверена, что стоит?

– Да, – ответила Герта.

Это могло означать что угодно, подумала Руфь. В частности, возвращение к прошлому. Возвращение в те места, из которых они, как им казалось, бежали. Но она промолчала. Все было понятно. Как не понять подругу? Ведь сама Руфь готова была провалиться сквозь землю, когда людей, которые обращались в четвертый отдел Центра помощи беженцам, где она работала, приходилось перенаправлять в другие районы, где, как ей было прекрасно известно, тоже уже никого не принимают, потому что жилья и еды не хватает на всех. Наибольший наплыв случился в самый тяжелый момент, когда уровень безработицы во Франции взлетел до небес. Многие французы считали, что у них отбирают хлеб, так что антиеврейские демонстрации проходили все чаще и чаще. Кольцо сжималось.

Беженцам приходилось передавать из рук в руки одну и ту же банкноту в тысячу франков, чтобы предъявить ее на французской таможне в подтверждение платежеспособности и получить право на въезд. Правда, Герта и Руфь не были такими уж беззащитными. Молодые и симпатичные, окруженные друзьями, со знанием иностранных языков и умением подать себя.

– Тебе подходящего кавалера не хватает, – сказала Руфь, прикуривая и давая таким образом понять, что хочет сменить тему. – Будь у тебя парень, тут же расхотелось бы усложнять себе жизнь. Ты не умеешь быть одна, Герта, признай это. Отсюда и завиральные идеи.

– Я не одна. У меня есть Георгий.

– Георгий слишком далеко. – Руфь снова взглянула на нее слегка осуждающе. Вечно она была для Герты нянькой, и не потому, что старше на несколько лет, а просто так сложилось. И вот теперь Руфь переживала, что Герта опять влипнет в историю, и старалась не допустить этого, не понимая, что иногда судьба путает все карты, бывает, бежишь от собаки и – прямо в лапы волку. То, чего не ждешь, происходит легко, внезапно, как будто могло и не произойти. Встреча случается, письмо приходит. Все наступает в свой черед. Даже смерть, но ее еще надо научиться ждать. – Сегодня я познакомилась с одним венгром, почти сумасшедшим, – добавила она, заговорщически подмигнув. – Он хочет меня сфотографировать. Говорит, ему нужна блондинка для рекламной кампании. Представляешь, шведская страховая фирма… – и улыбнулась чуть насмешливо, но и гордо. Руфь действительно очень подходила для рекламных снимков. Румяная, пышущая здоровьем, со светлыми густыми волосами до плеч, косой пробор слева с элегантным завитком на лбу – в общем, вылитая киноактриса. Терта, стриженная под мальчика, скуластая, с озорными искрами в золотисто-зеленоватых глазах, выглядела рядом с ней всего лишь девушкой, которая «тоже по-своему хороша».

Сейчас обе от души хохотали, откинувшись на спинки плетеных кресел. Именно за это Терта больше всего ценила свою подругу: за умение во всем видеть смешную сторону, за то, что та знала, как развеселить ее, отвлечь от мрачных раздумий.

– Сколько он тебе заплатит? – спросила она по-деловому, не забывая, что веселье весельем, но жить-то им не на что. Не впервые позирование помогало оплатить несколько дней аренды или на худой конец один скромный ужин.

Руфь покачала головой, будто искренне сожалея, что не оправдала ожиданий Терты.

– Он из наших. Еврей из Будапешта. Сидит без единого франка.

– Жаль. – Герта изобразила по-театральному подчеркнутое разочарование. – Хоть красивый? – пошутила она, на миг превращаясь в веселую и легкомысленную теннисистку из клуба «Вальдау». Но это была лишь тень далекого прошлого. Хотя – кто знает? Возможно, в ней уживались, то и дело споря друг с другом, две разные женщины. Еврейка-подросток, мечтавшая стать Гретой Гарбо, обожавшая этикет, дорогие платья и старые, затверженные наизусть стихи, и суровая, но мечтательная активистка, желающая изменить мир. Грета и Терта. Сегодня вечером поле боя должно было остаться за второй.

Бар «Капулад» располагался в душном подвале в доме номер 63 по бульвару Сен-Мишель. Там вот уже несколько месяцев собирались левые со всей Европы, многие – немцы, некоторые – из Лейпцигской группы, как, например, Вилли Хардак. Поздно вечером в баре царил полумрак, казалось, что ты в катакомбах. Все были тут: и нетерпеливые, и суровые, и жесткие, и сторонники прямого действия, и доверчивые. Горящие глаза, напряженные лица, новости полушепотом: Андре Бретон решил вступить в компартию, а вот что пишут в передовице сегодняшней «Правды»… Сигарета выкуривается за сигаретой, одни цитируют Маркса, другие – Троцкого, столкновение идей, отречение от идей, теоретизирование, полемика. Герта не участвовала в идеологических спорах, сидела в стороне, погрузившись в свои мысли. Смысл дискуссии доходил до нее не всегда. Герта пришла сюда, потому что была еврейкой и антифашисткой и, может быть, отчасти из гордости, так что не слишком уютно чувствовала себя в атмосфере аксиом, цитат, проклятий, рассуждений о диалектическом и историческом материализме. В голове крутились другие слова, те, что она услышала этим утром у вокзала Аустерлиц. Слова, которые иногда удавалось забыть, но в самый неожиданный момент они все равно всплывали снова, и снова резали будто пилой по живому: