В ожидании мира - [17]

Мне кажется, если в жизни человека или целой нации случаются исторические события, значит это неизбежно. Предписано свыше. Людям суждено пройти испытания войной. Хотя, говорят, Всевышний ставит человека перед выбором, заведомо зная, какой выбор он сделает. Кто-то, когда-то сделал не правильный выбор, а жертвой этого выбора стали мы.

Война на всех одна, но для каждого человека она своя. Далее я хочу рассказать о людях, которые, так или иначе пострадали во время этих событий. У них разные судьбы, они живут в разных уголках республики, все они разного возраста, а связывает их только страшное слово война.

Ризван.

Когда объявили о том, что в республике может начаться война, я, как и многие мои сверстники решил записаться в добровольцы. А тогда все были настроены воинственно, в душе каждого проснулся патриотизм. По местному телевидению все чаще звучали призывы вступать в ряды народных ополченцев для борьбы с оккупантом.

Я и несколько ребят с нашего квартала пошли в так называемый штаб и записались в отряд какого-то командира, фамилию которого уже не помню. Всем нам выдали по автомату и плюс к нему магазин с патронами.

Мы жили с отцом вдвоем. Мать умерла за месяц до начала всех этих событий. Несколько лет назад был убит мой младший братишка, он был любимчиком у матери. Это произошло в день его рождения. Он с ребятами пошел отмечать, там с кем-то повздорил и его несколько раз ударили ножом. Истекая кровью, брат еле добрался до дома. Мать, вызвав скорую, увезла его в больницу, но там уже ни чем не могли помочь, и он умер от большой потери крови.

В тот день мать поклялась, что больше никогда не обратится к врачам.

Все это произошло далеко на севере. После возвращения домой, она заболела сахарным диабетом. Причиной ее смерти послужила царапина на стопе, а из-за болезни рана никак не заживала. Ехать в больницу она наотрез отказалась. Мы привезли врача на дом, тот естественно отругал нас и сказал, если мы ее срочно не отвезем в больницу, то он за ее жизнь не ручается. Мать все равно отказывалась, просила, чтобы мы дали ей спокойно умереть. Когда боли стали невыносимыми, и она была почти без сознания, мы все-таки увезли ее в больницу.

Врачи сказали, что ногу надо ампутировать, только в этом случае она может выжить. Было уже слишком поздно, инфекция поразила весь организм. Мать умерла на операционном столе.

Так мы с отцом остались вдвоем. Была еще сестра, но она была замужем и не могла часто навещать нас.

С одной стороны хорошо, что мать не застала всех этих событий.

В ноябре в город вошли Федеральные войска. Честно говоря, ни в каких боевых действиях принять участия мне не довелось. Везде была такая неразбериха, не было понятно кто в каком отряде числится, кто этим отрядом командует. Я несколько раз ходил в штаб, сказали, что все ополченцы ушли в горы, но я за ними не последовал.

Позже, когда деньги у нас с отцом кончились, и есть в доме было нечего, я продал автомат. На эти деньги мы кое-как продержались несколько недель.

А в феврале «федералы» начали ходить по домам. К ним в руки, наверно попали списки тех, кто записался в народную армию. Пришли и к нам. Не знаю, как меня вычислили: то ли по спискам, а может, кто-то из соседей донес. Как бы то ни было, в тот день я вообще пожалел, что родился на свет. Со мной долго церемониться не стали, посадили в БТР и увезли. Отца дома не было, и из соседей никого не было видно, а может просто не захотели вмешиваться. В общем, никто не знал, куда меня забрали.

Привезли меня в фильтрационный лагерь. Там было очень много таких же ребят как и я, которые только значились в списках, но в боевых действиях не участвовали. Для военных это не имело никакого значения, мы все для них были врагами. Каждый день нас выводили на допросы. Задавали одни и те же вопросы: где автомат? Кто твой командир? Как фамилии тех, кто был с тобой? И все такое в этом роде. Когда я сказал, что я и не успел нигде повоевать, а автомат продал, спросили, где деньги. А деньги проели. И все начиналось снова, как по замкнутому кругу. Но самое ужасное происходило после допросов. Нас жестоко избивали. Руки завязывали, на голову надевали мешок и били со всех сторон, то прикладом, то солдатским ботинком. Несколько раз от боли я терял сознание. В этом случае, затаскивали в камеру и давали передышку на день, два.

Я уже был совсем без сил и не только от побоев, но и от голода. Нас практически не кормили. Иногда давали воду и сухой хлеб. А о том чтобы умыться, привести себя в порядок, вообще не было речи. Через пару недель у меня завелись вши, началась чесотка, еще очень сильно болел желудок.

Сообщить домашним, где я нахожусь, не было никакой возможности.

Каждый день я жил в ожидании вечера. Днем нас обычно отдавали на растерзание солдатам, те избивали нас с особой жестокостью. А после того, как стемнеет, нас оставляли в покое. Поэтому темноты мы ждали как спасения, мысленно подгоняя часы. Находясь здесь, я чувствовал себя таким униженным, беспомощным. Казалось, этот ад никогда не закончится. Обращались с нами так, как будто мы были не людьми, а животными. Нас не только били, не еще унижали морально, материли, говорили непристойности и тому подобное. Даже не знаю, что было хуже.