В открытом море - [31]
Путь за кустарником пересекала проселочная дорога. Вначале Витя уловил хруст гравия под чьими-то тяжелыми сапогами. Но, как только Штейнгардт побежал, шум шагов и шорох прекратился. Наступила тревожная тишина. Какие-то люди притаились на дороге и вслушивались.
Витя, передвинувшись на несколько шагов вперед, расслышал сдержанный говор, нетерпеливое собачье повизгивание и звяканье цепочек. «Ищейки», – догадался мальчик и торопливо достал ветошь, выданную Калужским.
Восьмеркин несколько секунд просидел без движения. Не видя нигде товарищей, он приподнялся и стал вглядываться в предутреннюю белесую мглу. Вдруг слева до его слуха донеслось нечто похожее на пофыркивание и сопение. Моряк мгновенно повернул голову на звук и заметил рослого пса, похожего на волка.
Обнюхивая землю, пес поднимался по склону прямо на Восьмеркина. Он был уже у ближайшего куста.
«Стрелять нельзя, – сообразил моряк, – рядом могут быть гитлеровцы… Ударю прикладом». Восьмеркин сделал лишь короткое движение, чтобы снять автомат, как пес настороженно вскинул голову и, глухо заворчав, припал к земле, готовый к прыжку.
Человек и собака застыли друг перед другом в напряженных позах.
«Не успею снять автомат, – подумал Восьмеркин. – Придется ножом».
Он осторожно коснулся пальцами костяной рукоятки, и этого движения было достаточно, чтобы пес с рычанием ринулся на него.
Лишь мгновенная боксерская реакция и сообразительность помогли Восьмеркину увернуться от лязгнувшей собачьей пасти. Уклоняясь, боксер по привычке двинул кулаком снизу вверх и подцепил пса на такой удар, что тот с визгом покатился по земле.
Не давая волкодаву опомниться, Восьмеркин навалился на него всем своим телом, ухватился за шерсть под глоткой и начал душить.
Сильный пес рычал, огрызался, рвал лапами одежду, но не мог вырваться из могучих рук моряка.
Тем временем Штейнгардт вскочил и кинулся по склону в кусты. Он уже собрался закричать, позвать соотечественников на помощь, как в это мгновение откуда-то взялся второй, еще более крупный пес. Штейнгардт не успел отпрянуть, – пес с ходу бросился ему на грудь, сбил с ног и придавил когтистыми лапами к земле…
Влажное звериное дыхание ударило корветтен-капитану в лицо, перед глазами сверкнули острые клыки. Обезумевший от страха гитлеровец, вместо того чтобы подчиниться собаке и лежать без движения, в ужасе завопил, начал извиваться, дрыгать ногами. Его вопль мгновенно перешел в хрипение.
Натренированный пес сначала яростно вцепился зубами в кадык, но, боясь, что извивающаяся добыча ускользнет от него, коротким движением челюстей крепче перехватил человеческую глотку.
Штейнгардт не мог вздохнуть. Теряя сознание, он уже не слышал ни стрекота автоматов, ни лая, ни криков на родном языке.
Чижеев, притаившийся за камнем позади всех, видел, как пленник вскочил и побежал, но стрелять по нему не стал. Он дал длинную очередь только тогда, когда увидел двух патрульных, спешивших к собакам.
Гитлеровцы упали. Сеня, не раздумывая, убиты они или нет, побежал к Восьмеркину.
Степану помощь уже не требовалась: полупридушенную собаку он прикончил ножом. Чижеев присел рядом с ним и дал короткую очередь по псу, трепавшему безжизненного Штейнгардта.
– Собак больше, кажется, нет, – сказал Чижеев. – Тебя не сильно порвала?
– Пустяки, царапины. Где Витя?
– Я здесь, – отозвался парнишка, показываясь из кустов.
Над его головой пронеслись две трассы. Витя вновь присел. Было ясно, что с дороги следят за косогором.
– Сейчас мы их выкурим, – сказал Чижеев. – Отвлекай их, Витя, на себя, стреляй одиночными.
Он махнул рукой Восьмеркину, чтобы тот обходил патрули справа, и уполз в кусты.
Мальчик хотя и боялся поднять голову, но точно выполнил приказание: прижавшись к земле, он посылал пулю за пулей в груду придорожных камней.
Гитлеровцы отвечали на его выстрелы трассами. Мелкие комья земли и срезанные пулями ветки дождем осыпались на юного партизана. А он держался на своем месте и продолжал отстреливаться до тех пор, пока не взметнулось пламя взорвавшихся у дороги гранат.
Видя, что дым заволок кустарник, Витя перебежал на новое место и залег, держа автомат наготове.
– Выходи! – крикнул через минуту Чижеев. – Все в порядке: еще двух нет.
Друзья оглядели дорогу. Кругом было пустынно и тихо. Начало светать.
– Вроде можно идти дальше, – сказал Восьмеркин. – Ты, Сеня, погляди, чтоб кто не выскочил, а мы с Витей сходим за Штейнгардтом. Боюсь, как бы нести его не пришлось.
Но Штейнгардта не потребовалось нести. Он лежал неподвижно рядом с издыхающим псом.
– Эх, не дотащили «языка»! – с сожалением сказал Восьмеркин и вдруг обозлился: – Ну, и шут с ним! Собаке собачья и смерть! Хорошо, что люди об него рук не замарали.
Восьмеркин ногой перевернул Штейнгардта лицом вниз и отошел к другим убитым немцам.
– Давай, Витек, хоть оружие да плащи, которые не в крови, заберем. И документы все надо выгрести.
Он и не заметил, как Витя тем временем вытащил из кармана тетрадочный листок, торопливо написал на нем углем: «Всем так будет», подписался таинственными буквами «Ч. М.» и приколол бумагу к погону корветтен-капитана.
