24-го сентября он уезжает в Берлин к Доре Диамант. В течение всей жизни он вынашивал план жить в Берлине. И вот наконец он осуществляет свою мечту на грани невозможного, когда любая надежда казалась ему немыслимой, ведь его здоровье продолжает ухудшаться. И тем не менее всякий страх исчез из берлинских писем, он живет в душевном спокойствии, можно сказать достигнутом за пределами отчаяния. Это даже не смирение, но хрупкое и парадоксальное счастье.
После шести берлинских месяцев душевного покоя и кажущегося счастья наступают три месяца агонии. 17 марта 1924 года Макс Брод доставляет его в Прагу в плачевном состоянии. Таким образом, Кафка снова оказался - в последний раз - в семейном кругу. Во второй неделе апреля в сопровождении Доры Диамант он отправляется в лечебницу "Венский Лес" недалеко от Вены. Затем, ввиду серьезности состояния, его перемещают в университетскую клинику профессора Хаека, расположенную в самой Вене. В середине апреля его помещают в санаторий доктора Гофмана в Кирлинге, около Клостернойбурга. Страдания его становятся невыносимыми. Каждому известны его слова, обращенные к врачу: "Доктор, дайте мне смерть, иначе вы убийца".
Он умер 3 июня 1924 года в присутствии Доры и своего друга Роберта Клопштока. Тело его было перевезено в Прагу и погребено 11 июня на еврейском Страшницком кладбище. Несколько лет спустя рядом с ним окажутся мать и отец.
* * *
В литературном мире уход Франца Кафки прошел незамеченным. Единственным откликом был некролог, который опубликовала Милена в пражской газете "Народни листы". "Он был застенчив, беспокоен, нежен и добр, но написанные им книги жестоки и болезненны. Он видел мир, наполненный незримыми демонами, рвущими и уничтожающими беззащитного человека... Он был художником и человеком со столь чуткой совестью, что слышал даже там, где глухие ошибочно считали себя в безопасности". Не прошло и года, как Макс Брод опубликовал "Процесс" и вручил, таким образом, имя Кафки последующим поколениям. Всем известно, что, поступая так, он нарушил настоятельную волю автора, заключавшуюся в требовании сжечь после смерти все его рукописи. Но рукописи не горят, и "Процесс", как известно, оказался лишь первым шагом на пути посмертного издания произведений писателя, и вскоре опубликуют все, включая самое личное и самое тайное. Так хочет век, в котором мы живем. Макс Брод предпочел литературу почитанию. Но кто сегодня захотел бы упрекнуть его за это?
Жизнь Кафки, полная лишений и тревог, на первый взгляд кажется обыденной. Но если посмотреть глубже, то поймешь, что не было жизни более романтической и более несчастной.
Подготовил
Павел Воронков,
ноябрь 2000.
