В осажденном городе - [6]

— Почему вы убегали и отстреливались?

— С перепугу, товарищ начальник. Ей-богу, с перепугу. Известно, пуганая ворона куста боится.

— Золотое кольцо ваше?

— Так точно, мое. Обручальное.

— В царской армии вы служили?

— Служил, товарищ начальник, будь она проклята! До подпрапорщика дослужился.

Чекисты понимали: Кондаков не тот, за кого выдает себя, но никаких улик против него не было. Рудольф Иванович приказал отправить Кондакова в камеру предварительного заключения до выяснения личности.

Просматривая бумажник Кондакова, Сергей нашел квитанцию камеры хранения ручного багажа. Тонкая папиросная бумага застряла под разорванной подкладкой.

В камере хранения Сызрано-Вяземского вокзала получили самодельный баул, сколоченный из фанеры. Стенки баула оказались двойными. Тайники были заполнены до отказа. В одном — завернутые в тряпку патроны, в другом — документы: удостоверение личности офицера Освага капитана Мусина-Пушкина Михаила Георгиевича, письмо генерала Деникина на имя командования Чехословацкого корпуса, карта прифронтовой полосы с условными знаками, записная книжка и, главное, о чем чекисты и мечтать не могли, — список участников «Союза русского народа».

Аустрин пригласил Карпова и Егорова, широко улыбаясь, показал на разложенные на столе документы.

— Глядите, какую птичку изловили! Молодцы! А где Мокшин? — Рудольф Иванович обратился к Земскову, стоящему у окна.

— Он беседует с заявителем, сейчас придет, — ответил за Сергея Виктор Зиновьевич.

— Садитесь, товарищи, — пригласил Рудольф Иванович, — вместе посмотрим. — Он взял со стола серовато-зеленое удостоверение. — Капитан Мусин-Пушкин. Вот вам и прапорщик Кондаков! Фотокарточка его, печать на месте, подпись начальника штаба Добровольческой армии генерала Романовского…

Удостоверение пошло по рукам.

— В графе «часть» указано: «Осваг». Интересно, что это такое, — проговорил Егоров, рассматривая удостоверение.

— Об этом мы спросим капитана. Одно ясно: разведчик он крупного масштаба… Письмо генерала Деникина. — Аустрин развернул письмо и начал читать:

«Командующему Чехословацким экспедиционным корпусом, членам Чехословацкого национального совета. Уважаемые господа! Уведомляем, Ваше письмо нами получено. Мы вместе с Вами радуемся Вашим огромным успехам. Особенно велико политическое значение Вашего выступления. Образование Самарского, Уральского и Сибирского временных правительств, которые приняли на себя власть в освобожденных областях и объявили недействительным Брестский мир, создало возможность возобновить восточный противогерманский фронт. Мы рады отметить полное совпадение наших целей. Добровольческая армия имеет ту же программу; она оперирует на юге России и пробивается на восток. На плечи нашей армии легла непомерная тяжесть, но наши возможности развивать формирование и вести боевую подготовку весьма ограничены. Мы не можем получать материального снаряжения и патронов, так как наши сообщения с другими фронтами отрезаны сильными по числу большевистскими отрядами. Мы предприняли наступление на Кубани, но простой взгляд на карту показывает, что Кубань не может служить выгодной базой для будущих военных операций крупного масштаба. Отсутствие согласованных действий между нами приводит к долгой отсрочке решительной борьбы с большевизмом для установления порядка на территории России. В этих условиях мы взываем к Вашей помощи. Нам кажется, что совместным наступлением на Астрахань и Царицын мы можем быстро достичь указанной выше цели.

Прошу рассмотреть нашу просьбу и предпринять такое наступление, хотя бы силами одной дивизии.

Примите уверения в нашем глубоком уважении к Вам и преданности. Генерал А. Деникин».

— Трогательная любезность! — усмехнулся Аустрин, откладывая письмо. — Отличный материал для отдела прифронтовой агитации. Письмо срывает маску с чехословацких легионеров и раскрывает планы Добрармии..»

В кабинет без стука вошел запыхавшийся Мокшин.

— Рудольф Иванович, убийство! Товарищ Оленин убит, бывший комиссар, заведующий отделом внутренних дел…

— Где? Как?

— Выстрелом в затылок. Труп найден на берегу, близ мужского монастыря.

— Виктор Зиновьевич, займитесь убийством вместе с товарищем Мокшиным, — распорядился Аустрин.

После того как вышли Карпов и Мокшин, Рудольф Иванович несколько секунд сидел будто в оцепенении. Сообщение об убийстве Оленина, с которым он работал в коллегии внутренних дел, ошеломило.

— Продолжим, товарищи, — наконец глухо проговорил он, протягивая руку к документам. — Карта: Саратов — Пенза — Сызрань — Самара… Какие-то знаки. Об этом тоже Мусина-Пушкина спросим… Список «Союза русского народа»! Глядите: Волохов, Евграфов, Девлет-Кильдеев, Горелов…

Рудольф Иванович вспомнил: эти фамилии называла Паша Путилова, рассказывая о сборищах в Ахунах.

Мусин-Пушкин сначала пытался отказаться от баула и документов, но улики были столь неопровержимы, что вскоре вынужден был признаться во всем.

Он говорил, что не очень верил в победу белого движения и мечтал только о том, чтобы уехать за границу, подальше от войны. Капитал на этот случай у него был припасен. Шпионская командировка в Самару рушила планы капитана, но отказаться от нее Мусин-Пушкин не мог. И потом, хотелось взглянуть на отчий дом. Теперь он считал, что все пропало, и поэтому откровенно рассказывал чекистам о полученном задании и проделанной работе.