В операционной - [4]

Я замедлил шаг, тогда он качнулся вперед и тоже пошел тем же медленным шагом. Мы сходились, словно ковбои перед началом стрельбы, и он был похож на киноковбоя: мгновенного стрелка и быстрого на удар. Я же видел, что его глаза держали меня, следили за каждым движением. Он был высок, широкоплеч, лицо грубовато-мужественное, в поясе его перехватывал широкий кожаный ремень.

Когда между нами оставалось шага четыре, я остановился. Остановился и он.

- Ты вытеснил людей, - сказал я. - Это правильно?

- Количество не переходит в качество, - ответил он.

Говорил он уверенно, голос был сильный, красивый, богатый оттенками.

- Другие люди... всегда помогут, - сказал я. - Мы не зря живем среди людей. Другого пути нет.

- Есть, - ответил он четко. - Лучшие уходили от них. Уходили в себя! Уходили в пустыни, горы, тайгу, чтобы иметь возможность по-настоящему уйти в себя.

- Лучшие возвращались, - возразил я. - Они несли людям то, что отыскали в раздумьях. Только их имена хранит наша память.

- Мы, - ответил он раздраженно и с нажимом, - прекрасно обходимся без людей.

- Ты страшишься их, - сказал я. - Они раскусят тебя быстро.

- Что? - спросил он свирепо.

- Они раскусят тебя, - повторил я громко. - Ты дутый герой...

Он мгновенно оказался передо мною. Я увидел бешеное лицо, мелькнул кулак, я не успел уклониться, подбородок обожгло, пронеслась стена здания, затылком я грохнулся еще обо что-то, в глазах вспыхнуло, как на экране выключаемого телевизора, а дальше был мрак, затемнение, которое вскоре рассеялось, и я увидел прямо перед глазами бугристую поверхность асфальта. В сотне шагов медленно и красиво удалялась фигура с прямой спиной и развернутыми плечами.

Я оторвал щеку от асфальта, медленно сел. Голова кружилась, во рту солоно. Поспешил... Ишь, сразу правой в челюсть! Без колебаний и раздумий, без рефлексии. Такие решительные парни нравятся даже одухотворенным скрипачкам.

Кровь бежала изо рта, саднило лицо. Я потрогал щеку, на ладони осталась кровь. Рассек лицо, когда грохнулся...

Зажав ранку, поднялся. Ноги как ватные, но я побрел вперед, постепенно приходя в себя. Скоро кровь во рту перестала скапливаться, хотя солоноватый вкус держался долго, а по щеке еще бежала струйка, постепенно засыхая, и я отдирал шелушащуюся корочку.

Когда я поднял голову, города уже не было. Я шел по унылой пустынной местности, над головой по-прежнему висело жуткое красное небо, под ногами попадались белые обглоданные кости, встречался чахлый кустарник, и я шел, глядя под ноги, стараясь не провалиться в норку хомяка или суслика, и когда снова поднял голову, впереди на близком холме возвышался рыцарский замок.

По стене между зубцами прохаживались часовые: в доспехах, с копьями и щитами, на верхушке башни развевался флаг с гербом, который я не рассмотрел, далеко, вокруг замка ров, переброшен подъемный мост.

К замку ведет широкая дорога, мощеная грубым булыжником. Я шел медленно, настороженно оглядываясь. Двое простолюдинов, что повстречались на дороге, не обратили на меня внимания, и я понял, я вне этого мира, пока сам не вмешаюсь.

Мост был опущен, и я шел через него, пугливо посматривая на ров, заполненный водой, где торчали острые колья. Перил у моста нет, толстые доски поскрипывают... Каково здесь будет в час схватки?

Стражники на входе играли в кости. Я удержался от желания поздороваться, попросить разрешения войти - именно тогда бы они обнаружили меня.

Двор я пересечь не рискнул, но и в комнате для стражи лежали копья, мечи, боевые топоры. Один из стражников тут же точил длинный кривой кинжал. Я выбрал тяжелый боевой топор с узким лезвием и маленький круглый щит.

Замок я покинул тем же путем, как и пришел. В сторонке от мощеной дороги была еще одна, даже не дорога, а хорошо утоптанная тропинка. Ее пересекала широкая трещина, но я прикинул на глаз и решил, что перепрыгнуть сумею.

Как я и ожидал, вскоре запели боевые трубы. Стражники на стене ударили в щиты, ворота в главной башне стали подниматься. Там стоял сверкающий доспехами всадник, конь поверх лат покрыт попоной, напоминал закованную в сталь башню. Даже фаланги пальцев у него закрыты стальными перчатками, забрало опущено, сквозь узкую прорезь в шлеме нельзя было увидеть даже глаз.

Снова пропели трубы. Всадник лихо отсалютовал копьем, конь легко понес его через подъемный мост. Гулкий грохот копыт сменился сухим стуком по камням, конь и рыцарь неслись, как одно существо из мускулов и железа.

Я ступил из зарослей.

- Эй, доблестный рыцарь! Тебе не говорили, что ты подонок? А надо бы...

Он придержал коня, тот красиво взвился на дыбы, заржал.

- Что за холоп... А, это ты, мерзавец! Ну теперь-то я сотру тебя в порошок. Это не город асфальта, законов и ханжества!

- Сила есть, ума и чести не надо, - ответил я.

Все его гордые повороты головы, орлиный взгляд, прямая посадка позы, только позы, как и чужие афоризмы, произносимые небрежненько и выдаваемые за свои. Нужно показать его смешным, сорвать маску гордого красавца и смельчака, только тогда смогу на что-то надеяться....

Он пришпорил животное и галопом понесся на меня, склонив голову к гриве коня и выставив копье. Это неслась закованная в сталь башня, нечего и думать выдержать напор сверкающей смерти. Я отпрыгнул, острие копья ударило возле щеки, конь пронесся рядом, больно задев меня сбруей.