В огненной купели - [3]

Однажды студентом я принес ему в починку свою старую бельгийскую двустволку. Макар долго разглядывал ружьё своим острым, вдумчивым взглядом (очки он и в старости не носил), затем переломил его, заглянул в стволы, пошатал в замке, щёлкнул курками, почесал свою чёрную с проседью, всклоченную бороду, и сказал: «Сделаем, ничего тут страшного!»

Аккуратно зажав стволы в тиски с медными нагубниками, взял деревянную выколотку из берёзового полешка и несколько раз ударил кувалдочкой куда следует. Затем снова собрал ружьё, попробовал пошатать – люфта не стало. Так же быстро он намотал пружинку для бойка, вставил, подтянул все винты самодельной замысловатой отвёрткой и всё – ружьё было готово.

Я заплатил ему пятёрку, достал бутылку водки, кусок пирога с рыбой, испечённый матерью, и мы хорошо посидели с ним в его натопленной кухне, в остальных комнатах было довольно холодно. Оказалось, что человек он был довольно информированный, хотя у него в доме не было ни телевизора, ни радио. Мы говорили с ним на разные темы: от крымских войн до настоящего времени. Говорили и о Боге, и нашей вере.

– Старообрядцы – самые праведные люди! Сколько претерпели за свою веру, но не предали её, не озлобились!

– А где вы учились металлическому делу? – спросил я, когда он показал мне свои аккуратно разложенные инструменты.

– А всё от отца, от брата, от других добрых людей. Многое и сам постиг, своим опытом, когда работал в школьной мастерской и в колхозной кузнице.

Я понял, что это совсем не тот чудак, за которого его принимали люди, а мудрый искусный мастер, который многое постиг в своей непростой жизни. Когда спросил его, почему он никого не учит сейчас своему мастерству и не передаёт свои знания, он грустно усмехнулся и как-то уклончиво и торопливо ответил.

– Меня выбросили, как собаку, под забор, лишили веры. Жизнь не получилась, так что живу – как и не живу вовсе. Всё жду, может, брат с Германской вернется. Этот дом – его по наследству, а не мой, я только его содержу и охраняю.

И снова Макар Екимович предстал передо мною опустившимся стариком, упорно не признающим ход истории и невозвратность времени, а не замечательным мастером и умельцем, поклонником своей старой веры.

Так с детских лет я понял, что мы люди особой, гонимой веры, и нам нельзя посещать православные храмы.

У нас в селе было две кирпичных церкви и две деревянных часовни. Храм во имя Святого Николая Чудотворца был построен уже после Демидовых, Саввой Яковлевым, который купил у Демидовых Невьянские заводы, в том числе и Быньговский. Этот храм называют в народе «Белой церковью», в ней молятся православные. Другая, единоверческая, каменная церковь во имя Казанской иконы Божией Матери, именуется «Красная Церковь». Храм был заложен в 1852 году, а окончательно построен 19 июня 1861 года, освящён в 1871.

Две часовни были старообрядческие, часовенного толка, в них молились не только старообрядцы из нашего села, но приезжали на молитвы, особенно в праздники, кержаки из других сёл и городов.

В тридцатые годы все церкви и часовни были закрыты. В 1931 году постановлением Президиума Уральского областного исполнительного комитета от 11 декабря № 1653 «ввиду неиспользования указанной церкви в культовых целях больше года, а также наличия в с. Быньги другого храма ходатайство Невьянского райисполкома о закрытии Быньговской единоверческой церкви» было удовлетворено. С церквей были сняты колокола, Красную церковь отдали колхозу под склад зерна.

Но старообрядцы, привыкшие к гонениям, продолжали молиться по домам, где крестили детей, брачили молодожёнов, отпевали и поминали умерших. С 2007 года началось восстановление церкви во имя Казанской иконы Божией Матери, и священник о. Игорь уже ведёт в ней службу. В ней молятся двуперстным крестом, как старообрядцы, по старым книгам, но молитву, в отличие от них, ведёт священник и он подчиняется Православной Церкви.

Единоверческая церковь в с. Быньги. Фото С. Чумакова

Вот как рассказала моя старшая сестра (и крёстная мать) Татьяна, о моём крещении. Я был в семье последним, одиннадцатым, ребёнком и все мои старшие братья и сёстры с удовольствием принимали в этом участие:

«Тебя крестил дедушко, в своей избушке, в Легушанке, на берегу Нейвы, в Алексеев день. Он был очень старый, с огромной седой бородой, я уж и имя его забыла. Он дал мне ведро и попросил принести воды из реки. Я зачерпнула в проруби воду и принесла в избушку. Там уже собрались все наши. Дед немного подогрел воду на плите, вылил её в купель, а затем прочитал молитву и окунул тебя три раза с погружением. Иван (мой старший брат – погиб в Венгрии) стал твоим крёстным отцом, а я – матерью крёстной».

Примерно так крестили в те годы моих сверстников из кержацких семей. Все мои братья и сёстры, друзья-товарищи по школе и улице были окрещены. Православные тоже крестили детей в Белой церкви, она практически действовала «втихую» все эти годы богоборчества. Затем, в годы войны, с целью объединения народа и власти, все храмы, по указу И. Сталина, были открыты, и в них стали молиться, кроме Красной церкви и часовни посреди села, из которой ещё до войны стали строить клуб. Старообрядцы стали посещать другую часовню, за прудом. Я вспоминаю, что примерно до пятого класса в Пасху и Рождество регулярно посещал с матерью эту часовню, где встречал немало своих одноклассников и одноклассниц. Но после, в старших классах, после вступления в пионеры, а потом в комсомол, многие перестали посещать храм, сказывалась антирелигиозная пропаганда и мы постепенно отходили от постов и молитв.