В огне передовых линий - [2]

Героиня-летчица была известна всей стране. Но кто же мог ожидать, что она тоже прибежит сюда, на крышу, тушить зажигалки! Наверное, поэтому мы несколько растерялись и долго не могли ей как следует представиться. А в ночном небе гудели немецкие бомбардировщики.

Потом на фронте я несколько раз встречался с Мариной Расковой. И почти всякий раз мы не без улыбки вспоминали, как тогда, в Москве, носились по крыше, не зная, чем сбросить плюющиеся огнем зажигательные бомбы, пока наконец капитан Андреев не нашел на чердаке шест…

Я попал под бомбежку и в первое утро войны под Яворовом. Тоже крики бегущих женщин и детей, тоже кровь. Никогда в памяти не изгладится окровавленное, растерзанное женское тело в дорожной пыли и задыхающийся в плаче двухлетний ребенок, который судорожно обнимал мертвую мать…

Яворов — ясно: прифронтовая зона, но и Москва не выглядела беззащитной — она встретила первый воздушный налет штыками прожекторов и зенитного огня. Здесь же, в Харькове, посреди умытого поливочными машинами августовского утра взрывы бомб вызвали в душе невыносимую боль. И злость, в которой вдруг сплавились все самые святые чувства. Мы как-то особенно остро в тот момент поняли, что перед нами враг, которого образумить нельзя, — его можно только уничтожать. И уничтожать надо без пощады.

С этим твердым убеждением вечером 23 августа я с начальником штаба дивизии вылетел в город Сталино.

Двигатель самолета ревел натужно и оглушительно. Пол и стенки тесной пассажирской кабины лихорадочно дрожали. Стало холодно. Чтобы отделаться от неприятных ощущений, попытался представить, как мы начнем работу в Сталино. Но мысли уходили куда-то в прошлое, и я вдруг поймал себя на том, что в голове у меня не война, не заботы комдива, который пока еще не имеет войска, а воспоминания о давней, в декабре тридцать восьмого года состоявшейся встрече с армейским комиссаром 1 ранга Е. А. Щаденко и комкором Г. М. Штерном.

Я тогда лежал в Главном военном госпитале. Хасанская рана на ноге заживала неважно, мучили свищи, и мне порядком осточертела вся эта госпитальная обстановка. Хотелось сбежать в свой полк, но врачи обещали, что скоро все будет в порядке, и даже заказали для меня трость — вместо костыля, обходиться без которого я пока что не мог. И вот однажды, когда я прогуливался по территории госпиталя, меня позвали к телефону. Говорил командующий Дальневосточным фронтом комкор Штерн.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

Сказал, что понемногу поправляюсь.

— А если я подошлю машину, сможете приехать ко мне?

Ответил: как, мол, прикажете…

Через час адъютант командующего привез меня на квартиру к Штерну. Я начал было докладывать, что прибыл, но комкор слушать доклад не стал, тепло поздоровался и провел меня в свой кабинет. Там сидел какой-то морской командир. Штерн познакомил нас — это был флагман флота 2 ранга Н. Г. Кузнецов.

Разговаривали в основном они вдвоем, а я — то ли робел, то ли еще что — больше молчал, иногда лишь, когда о чем-нибудь спрашивали, отвечал на вопросы. Речь, помнится, шла о программе боевой подготовки, о новых танках, которые вот-вот должны появиться в войсках… И тут…

— Так как вы себя чувствуете? — повернулся ко мне Штерн.

— Врачи обещали через месяц отпустить в строй, — ответил я. — Рекомендовали после госпиталя съездить на «мацесту». Если, конечно, разрешите, товарищ командующий.

Комкор ничего не ответил, задумался. Но Николай Герасимович Кузнецов живо откликнулся. Он стал рассказывать о чудесах, которые делают сочинские сероводородные ванны, с таким жаром, словно меня обязательно надо убедить поехать в санаторий. Будто он уговаривает, а я, капризничая, ломаюсь.

Оказывается, все это говорилось им для Штерна.

— Да что я, не понимаю? — рассмеялся тот. — Конечно, необходимо ехать и дисциплинированно вылечиться… А как вы посмотрите, если вас назначат командиром дивизии? — спросил он меня вдруг.

Такого вопроса я не ожидал.

Как я посмотрю?.. Тогда, к тридцати двум годам, у меня за плечами был небольшой боевой опыт (был командиром станкового пулемета, участвовал в военном конфликте на КВЖД), учеба в пехотном училище, командование взводом, ротой, курсы среднего командного состава, служба начальником штаба полка. И бои у озера Хасан. Там, при штурме сопки Заозерная, я командовал 120-м стрелковым полком 40-й стрелковой дивизии. Мне присвоили звание Героя Советского Союза, был капитаном — стал полковником.

…Итак, мне предлагали командование дивизией. Я понимал, что хотя какой-то боевой опыт у меня есть, но он никак не мог компенсировать недостаточность моего военного образования. По сути дела, оперативное искусство было для меня за семью печатями. Попав в госпиталь и в избытке получив время для размышлений, я пришел к выводу, что теперь главная моя задача — учиться. Родилась мечта об академии имени М. В. Фрунзе, Мечта реальная, близкая. Ведь тогда одно лишь слово «хасанец» означало очень многое, и, откровенно говоря, можно было рассчитывать, что оно послужит своеобразным пропуском на вступительные экзамены.

— Хотелось бы поучиться в академии, товарищ командующий…