В огне передовых линий - [3]

Штерн смотрел на меня в упор и молчал. Молчал долго, испытующе, потом, не оборачиваясь к Кузнецову, сказал ему:

— Видите, Николай Герасимович, он уже и зазнался!..

Меня выручило появление жены Штерна. Пока я представлялся ей, пока она, мило улыбаясь, говорила, что от мужа много слышала обо мне, пока приглашала обедать и мы переходили в столовую, я успел четко сформулировать причину своего отказа от предложения командующего Дальневосточным фронтом. Когда за столом комкор опять намекнул, что при любых обстоятельствах мне не дано права зазнаваться, я собрался с духом и сказал:

— Командовать дивизией — для меня огромная честь и огромная ответственность. Но тут на одном характере не выедешь, нужны знания. А их-то мне и не хватает. Соглашусь принять дивизию, а потом вас же и подведу… Хочу учиться, товарищ командующий…

Неожиданно мою сторону принял Кузнецов. А еще неожиданнее — жена Григория Михайловича Штерна.

— Это, конечно, не мое дело, — по-прежнему улыбаясь, сказала она, — но если уж при мне вы заговорили о дальнейшей военной карьере Константина Ивановича, то я высказываюсь за то, чтобы он учился. И очень хорошо, что он сам пришел к такому выводу…

Мы условились назавтра, что без четверти двенадцать я буду в приемной армейского комиссара 1 ранга Е. А. Щаденко — тогдашнего заместителя Наркома обороны СССР и начальника Управления по командному и начальствующему составу РККА.

Без десяти минут двенадцать в приемной появился Штерн. Он молча поздоровался со мной и прошел в кабинет Щаденко. Ровно в двенадцать туда же был вызван и я.

Такой «бани» я не испытывал ни до, ни после этого. Видимо, Ефиму Афанасьевичу нечасто приходилось сталкиваться с тем, чтобы кто-то отказывался от повышения в должности. Да еще тогда, когда вопрос уже решен. Поэтому Щаденко теперь мало заботился о выражениях, о тоне — еще меньше. А я стоял перед ним, опираясь на трость, которую утром получил вместо костыля, и думал лишь о том, чтобы удержаться на ногах. От острой боли по телу ручьями струился холодный пот. Минут через двадцать я не выдержал:

— Разрешите мне сесть, товарищ армейский комиссар первого ранга, а то я могу упасть.

Крик тут же прекратился. Щаденко усадил меня, достал из стола коробку «Казбека», предложил папиросу. Поблагодарив, я отказался.

— Обиделся? — спросил он.

— На начальство, говорят, не обижаются.

— Верно говорят!.. Ну так что с ним будем делать? — обратился Щаденко к Штерну. — В академию? — А сам уже снял телефонную трубку, набрал какой-то номер. — Здравствуйте, товарищ Хозин! У меня тут сидит полковник Провалов. Хасанец. Очень хочет учиться. Прими, пожалуйста, у него экзамены. Без скидок, конечно…

Тогда в стране уже чувствовалось зловещее дыхание войны с гитлеровской Германией, и прием в академии устроили в мае — решили поторопиться с подготовкой военных кадров. До мая я занимался в академии общеобразовательными предметами, штудировал труды классиков марксизма-ленинизма, решал тактические задачи…

И сейчас, когда, повинуясь военной судьбе, мы летели в Сталино, я вдруг представил себе, что 383-ю прибыл бы формировать тот самый новоиспеченный полковник из тридцать восьмого года. Вот после академии — в самый раз.

Пока летели, стемнело. При подлете к городу пришлось ориентироваться по факелам огней, пылающих в ночи на каких-то крупных промышленных предприятиях. Не знаю как, но летчик (к сожалению, забыл его фамилию, помню только лицо, широкоскулое, курносое, в веснушках) все же отыскал сверху местный аэродром.

— Что будем делать, товарищ полковник? — крикнул он мне. — Земли не видно.

— Садитесь! — приказал я.

Наверное, он был опытным пилотом, этот молодой парень. На поле — никакой подсветки, радиосвязи с землей тоже нет, а мы все-таки сели. Правда, нас крепко тряхнуло, но самолет остался цел.

В густой темноте отыскали аэродромный домик. Он был закрыт, стали стучаться. Открыл заспанный старик сторож. Увидев людей в военной форме, он почему-то перепугался, и добиться от него чего-нибудь путного было уже невозможно. Хорошо, что в домике нашлись телефон и справочная книга абонентной телефонной сети города Сталино. Я дозвонился до обкома партии. Дежурный по обкому выслал за нами машину, и через час мы уже ехали в город на тряской полуторке.

В областном комитете партии нам объяснили, что «какие-то военные расположились в Доме госучреждений», показали, как туда дойти. Вышло, что совсем рядом.

Опять, как и на аэродроме, пришлось стучаться. Но здесь никто не открывал, и мы со Скачковым полезли в окно. В потемках, переходя из кабинета в кабинет, наткнулись на двух спящих людей. Разбудили. При свете зажженных спичек разглядели: подполковник и майор. Первый оказался начальником связи дивизии, второй — начальником продовольственно-фуражной службы. При помощи этих командиров осмотрели все здание. Самую большую комнату выделили Скачкову под его кабинет. Рядом, поменьше, мне. Договорившись с начальником штаба, что с утра пораньше он вызовет к себе областного военного комиссара, чтобы вместе обсудить, как побыстрее провести призыв приписного личного состава, я пристроился «у себя» на диванчике поспать.