В одном населенном пункте - [11]

— Так-то так, — сказал Егоров, — но мне почему-то не совсем ясно, какой вывод вы делаете из создавшегося положения. Когда на фронте намечалась какая-либо операция, особенно наступательная, то, анализируя обстановку, мы искали ответа для будущего решения…

При этих словах Степан Герасимович переглянулся с хмуро молчавшим Панченко: дескать, опять пошли аналогии из военной жизни.

— Я понимаю, — спокойно сказал Егоров, — что механически переносить условия действий из военной обстановки в горную нельзя, но кое-что перенять можно. Мне кажется, что мы с вами должны не только устанавливать обстановку, положение дел на шахте, но и найти должное решение. По крайней мере, — пути к этому решению. То, что вы установили — это скорее дело треста, дело Панченко. Мы же с вами должны иметь свою точку зрения, свой подход к решению задач. Вы правильно обрисовали обстановку: взять воду трудно, мешает порода. Но взять нужно.

Он вдруг повернулся к сидевшему в уголке Афанасьеву, пожилому инженеру, высокому, худощавому.

— Это ваше личное желание уйти на крутые пласты?..

Афанасьев выпрямился. Он смотрел куда-то в окно, на серебристый тополь, который раскачивался под ударами ветра.

— Видите ли, — сказал он задумчиво, словно размышляя вслух, — одно время я тоже считал, что самое лучшее в создавшейся обстановке — уйти с шахты.

— А теперь? — быстро спросил Егоров. — А теперь вы все еще продолжаете считать, что вам нужно уйти?

— Теперь я думаю другое, — медленно сказал Афанасьев. — Я, кажется, кое-что нашел для решения… Жаль расстаться, хорошее будущее у этой шахты. Нужно испробовать одно средство — всасывающую пику.

Егоров остановил его.

— Заявлению об уходе Афанасьева дан ход? — спросил он Панченко.

— Да, — сказал Панченко и хмуро добавил. — Кажется, мы поспешили.

Егоров попросил разрешения прервать на несколько минут заседание. Он вызвал Федоренко и дал ему задание связаться с областью, с начальником комбината.

— Что это за всасывающая пика? — спросил Панченко Афанасьева.

— Всасывающую пику применяли при проходке ствола в Снежном на «Американке», — сказал Афанасьев. — Я, Илларион Федорович, решил испробовать ее в наших условиях. Это еще только первая мысль. Позвольте, я приду к вам с вариантом решения и чертежики захвачу с собой.

Егоров привстал с места и, поправляя сползавшее с плеча пальто, тихо, но отчетливо сказал:

— Как же вы решились уйти с поля боя?

Афанасьев поднял голову.

— Я думал… я полагал, — начал он, — что при создавшейся обстановке…

И замолчал.

— Вы не должны были, вы не имели права так легко сдаться, — сказал Егоров.

При всей кажущейся мягкости, Василий Степанович был человеком жестким и любил называть вещи своими именами.

— Вы сдались раньше времени… — Афанасьев вспыхнул и хотел что-то сказать, но Егоров жестом остановил его. — Представьте себе такую ситуацию в боевой обстановке. Вы наступаете на главном на правлении, вам даны силы и средства, на вас смотрят с надеждой: этот прорвет. Но проходит час другой, день проходит, вы обрушиваете молот прорыва на противника — и у вас ничего не выходит И вот когда вы начинаете ощущать, что эти силы расходуются зря, что вы теряете самое драгоценное — время, вы приходите к мысли: сменить молот на ключик. Где-то там, на фланге, у противника обнаружилась вмятина — и стоит только повернуть этот ключик, чтобы добиться успеха. И вот начальство, еще не зная о том, что у вас рождается новая идея, видя ваши безуспешные попытки ударить молотом, хочет заменить вас другим командиром. Что же вы сделаете? Будете молчать о своем ключике?

Вошел Федоренко и сказал, что у аппарата начальник комбината. Егоров взял трубку и рассказал начальнику комбината о создавшейся ситуации, прося его вернуть заявление Афанасьева обратно в трест.

— Он остается на шахте, — говорил Егоров, — и просит разрешения до конца довести дело: пройти главный ствол. Что-то наклевывается.

Некоторое время Егоров молча слушал, что ему говорил начальник комбината, потом, повернувшись к Афанасьеву, стал задавать ему вопросы:

— Вы в каком году закончили Горный?

— В 1939-м — сказал Афанасьев.

— Старостой группы вам приходилось быть?

— Да, приходилось, — сказал Афанасьев.

Егоров положил трубку и, обратясь к Афанасьеву, сказал:

— Начальник комбината — ваш однокурсник, он передает вам привет и желает успешной работы…

— Все мы, Максим Саввич, люди честолюбивые и даже тщеславные, — продолжал Егоров. Он говорил эти слова, кажется, не столько для Афанасьева, сколько для Приходько, который в течение всего этого разговора угрюмо молчал. — Честолюбие — штука не плохая, когда оно работает на пользу дела. Где же ваше честолюбие, Максим Саввич? Вам говорят: «Пишите заявление о том, что хотите уйти по собственному желанию». И вы пишите это заявление, а про себя думаете: «Чёрт с ними, с их главным стволом!» Да и мы с вами хороши, — сказал он, обращаясь к Приходько и Панченко. — Решили проблему с помощью оргвыводов! А где же гарантия, что новый инженер сумеет найти хорошую техническую идею? Для нас время — это сейчас самое главное.

Все почувствовали, как Василий Степанович Егоров своими маленькими жесткими руками поворачивает руль и по-новому ставит вопрос о положении на шахте «Капитальная».