В одном лице - [3]

В мои пятнадцать она сразила меня точно так же, как и двумя годами ранее. Нет, виноват, беру свои слова обратно: в пятнадцать она пленила меня еще сильнее — в тринадцать лет я просто мечтал, что когда-нибудь займусь с ней сексом и стану писателем, — тогда как к пятнадцати годам воображаемый секс успел обрасти подробностями, и я даже успел написать несколько фраз, которыми искренне восхищался.

Конечно, и секс с мисс Фрост, и карьера писателя были маловероятны — но стоило ли полностью отрицать такую возможность? Удивительно, но у меня хватало наглости в нее верить. Откуда взялись такая раздутая гордыня и небоснованная самоуверенность? Я подозревал, что все дело в наследственности.

Я говорю не о матери — в работе суфлера, вынужденного сидеть за сценой, никакой гордыни я не усматривал. В конце концов, я проводил большую часть вечеров вместе с мамой в нашем тихом пристанище более или менее одаренных (и не одаренных вовсе) актеров. Наш маленький театр вовсе не был средоточием гордыни и самоуверенности — именно поэтому он и нуждался в суфлере.

Если причина моей гордыни и крылась в генах, то виноваты были, без сомнения, гены моего биологического отца. Мне сказали, что я никогда его не видел; я знал о нем только со слов других, и слова эти по большей части были отнюдь не лестными.

Дед обычно называл его «связистом» — или, реже, «сержантом». Из-за сержанта моя мать бросила колледж, рассказывала бабушка (она предпочитала называть его «сержантом» и произносила это слово с презрением). Действительно ли Уильям Фрэнсис Дин послужил причиной того, что моя мать бросила колледж, — этого я не знал; вместо колледжа она поступила на курсы секретарей, но еще до того они с отцом зачали меня. В результате мать бросила и курсы тоже.

Мама рассказывала, что они с отцом поженились в Атлантик-Сити, штат Нью-Джерси, в апреле 1943 года — поздновато для брака по залету, поскольку я появился на свет в Ферст-Систер, штат Вермонт, еще в мае 1942-го. На тот момент мне уже исполнился год, и «свадьба» (а точнее, просто заключение брака у городского секретаря или мирового судьи) состоялась в основном по инициативе моей бабушки — по крайней мере, так утверждала тетя Мюриэл. Мне дали понять, что Уильям Фрэнсис Дин пошел под венец не слишком-то охотно.

«Мы развелись, когда тебе не было и двух лет», — рассказывала мама. Я видел их свидетельство о браке, и потому мне запомнилось неожиданно далекое от Вермонта место его заключения — Атлантик-Сити, штат Нью-Джерси; отец проходил там начальную военную подготовку. Бумаг о разводе мне так никто и не показал.

«Брак и дети не интересовали сержанта», — говорила мне бабушка с неприкрытым чувством превосходства; даже ребенком я понимал, что тетина надменность досталась ей в наследство от бабушки.

Так или иначе, свидетельство, полученное в Атлантик-Сити, штат Нью-Джерси, — не важно, по чьему настоянию, — узаконило мое существование, хоть и с запозданием. Меня нарекли Уильямом Фрэнсисом Дином-младшим; я был лишен общества отца, но мне досталось его имя. И, должно быть, некая доля генов связиста — по маминому мнению, та, что содержала его «отвагу», — тоже перепала мне.

— Каким он был? — спрашивал я у матери по меньшей мере сотню раз. Раньше она всегда охотно отвечала на этот вопрос.

— О, он был очень красивым — и ты тоже таким станешь, — неизменно отвечала она с улыбкой. — А отваги у него было выше крыши.

Мама меня просто обожала — пока я был малышом.

Не знаю, все ли мальчишки в раннем подростковом возрасте так же невнимательны к течению времени, как был я, но мне ни разу не пришло в голову проследить последовательность событий. Отец зачал меня в конце мая или в начале июня 1941 года — то есть в конце своего первого учебного года в Гарварде. Однако никто никогда не называл его «парнем из Гарварда» — даже тетя Мюриэл ни разу не прошлась по этому поводу. Всегда только связистом (или сержантом), хотя мама явно гордилась его образованием.

«Представляешь, он поступил в Гарвард, когда ему было всего-то пятнадцать!» — не раз повторяла она.

Но если моему отважному папаше было пятнадцать, когда он начал учиться в Гарварде (в сентябре 1940-го), то выходило, что он был младше моей матери, день рождения которой был в апреле. В апреле сорокового ей было уже двадцать; когда я родился в марте сорок второго, ей было почти двадцать два.

Возможно, они не могли пожениться, когда мама узнала о своей беременности, потому что отцу еще не было восемнадцати? Восемнадцать ему исполнилось в октябре сорок второго. Как пояснила мама, «призывной возраст предупредительно понизили как раз до восемнадцати» (только позднее мне пришло в голову, что слово «предупредительно» не относилось к обычному лексикону моей матери; вероятно, она позаимствовала его у парня из Гарварда).

«Твой отец считал, что его карьера в вооруженных силах сложится лучше, если он запишется добровольцем, и так он и поступил в январе 1943 года», — рассказывала мама. («Карьера в вооруженных силах» тоже была явно не из ее словаря; здесь так и торчали уши парня из Гарварда.)

Отец отправился автобусом в Форт-Девенс, штат Массачусетс, — место начала своей службы — в марте сорок третьего. В то время воздушные силы входили в состав армии; он получил специальность техника-криптографа. Для начальной подготовки воздушные силы выбрали Атлантик-Сити и окружающие его песчаные дюны. Мой отец и его товарищи по призыву были расквартированы в роскошных отелях и привели их в весьма плачевное состояние. Дед рассказывал: «Никто не спрашивал у них удостоверения в барах. По выходным город наводняли девушки — в основном госслужащие из Вашингтона. Я думаю, у них там была веселая жизнь — хотя в окружающих дюнах и палили из всевозможного оружия».