В одно мгновение - [10]

– Пристегнись, – говорит мама, когда я залезаю в фургон, но эти слова адресованы не мне, а Мо.

Мо со стоном пристегивается. Я весело плюхаюсь на сиденье рядом с ней, радуясь, что мне ремень не нужен.

Дядя Боб едет впереди. Они с папой тут же принимаются обсуждать грядущий Супербоул[2]. При других обстоятельствах я бы их послушала и даже присоединилась к беседе: я люблю американский футбол и знаю об игроках больше, чем оба они, вместе взятые. Но сейчас я не могу бросить Мо на съедение Натали. Так что я достаю колоду карт и раздаю их нам троим, Хлое и Вэнсу. Мы затеваем турнир в «Верю – не верю» в надежде на то, что игра займет нас на все три часа пути до Биг-Бэр. Победитель получит право первым выбрать себе место для сна в коттедже. За такой приз стоит бороться, потому что спать рядом с Озом никто из нас не хочет.

Оз, усыпленный безопасной дозой бенадрила[3], который папа подсыпал ему в сок, оглушительно храпит у окна. У него в ногах свернулся Бинго. В самом конце фургона, на диване из «бентли», сидят мама с тетей Карен. Мама работает, поставив ноутбук себе на колени: через несколько недель у нее большой суд, из-за которого она сильно нервничает. Тетя Карен читает журнал.

Мы в пути.

4

Когда мы начинаем подниматься в горы, облака смыкаются, цвет и свет, ощущение времени и пространства пропадают и все вокруг становится одинаковым матово-серым. Еще день, но в горах уже сумерки. Нам пришлось прервать карточный турнир, потому что Натали жульничала и Хлою это взбесило, хотя все остальные сказали, что ничего страшного в этом нет. Приз не достался никому, так что, когда мы доберемся до коттеджа, в борьбе за спальное место все будут равны.

Оз все еще храпит, мама все еще работает, тетя Карен красит Натали ногти на ногах, а та дуется на нас за то, что мы все с ней дурно обращаемся. Мы с Мо так и сидим за столом, склонившись над моим телефоном. – Не могу, – говорю я.

У меня горят щеки: я читаю слова, которые Мо набрала у меня на экране: «Привет, Чарли, какие планы на выпускной бал? Я подумала: может, пойдем вместе? Финн».

На то, чтобы составить это сообщение – простое, по делу, – у нас ушло больше двадцати минут. Я кружу пальцем над кнопкой «Отправить», пока Мо, устав от ожидания, не жмет ее за меня. У меня обрывается сердце.

– Готово, – говорит она с довольной ухмылкой на лице.

У меня внутри все сжимается, я взволнованно гляжу на экран в ожидании мгновенного ответа, надеясь на него и в то же время боясь; время вдруг замедляется, каждая секунда теперь длится раза в два дольше, чем до того, как сообщение было отправлено. – Что готово? – спрашивает Хлоя, отлипнув от Вэнса и вытащив наушник из правого уха.

В крошечном кружочке истошно вопит противная музыка – какое-то гулкое треньканье и какофонный скрип, наводящие на мысли об издевательствах над кошками, промышленных вентиляторах и мусорных баках.

– Ничего, – отвечаю я, в который раз изумляясь способности Хлои не замечать меня, когда я хочу, чтобы она меня услышала, и первой слышать все, что ее совершенно не касается.

Не успеваю я опомниться, как она хватает со стола мой телефон:

– Кто такой этот Чарли?

– Никто.

Мо усмехается.

– Тот футболистик в сапогах и с большой пряжкой на ремне?

– Он из Техаса, – оправдываюсь я.

– Мне кажется, это мило, – замечает Мо.

Хлоя закатывает глаза и бросает мой телефон обратно на стол:

– Даже не верится, что мы сестры.

Мне нечего возразить. Все, что у нас с Хлоей есть общего, – это комната, которую мы с ней делим с самого моего рождения, любовь к умопомрачительным словам вроде «умопомрачительный», медные волосы и зеленые глаза. Она с улыбкой втыкает наушник обратно в ухо, и я понимаю, что она за меня рада. Хлоя уже довольно давно намекает мне, что пора бы обзавестись парнем, и всегда прибавляет, что я красивая. Она единственная делает мне комплименты, и, хотя я притворяюсь, что мне плевать, она говорит их так часто и так убедительно, что порой я ей и правда верю.

* * *

К моменту, когда мы наконец подъезжаем к коттеджу, я уже сгрызла все ногти и раз двести проверила телефон. Миллер-мобиль останавливается, мы все потягиваемся и встаем. Начался снегопад: еще нет пяти, но на улице темным-темно.

Я гляжу на коттедж сквозь тонкую снежную завесу, и на душе у меня теплеет. С этим местом связаны многие прекрасные воспоминания моего детства. Коттедж выглядит как настоящее горное шале. Его построил мамин отец, после того как вышел на пенсию: он мечтал провести остаток дней среди сосен и даже успел прожить здесь два коротких года – до самой смерти. Но его мечта жива: величественное треугольное здание из стекла и бревен стоит в конце частной подъездной дороги, вокруг на многие мили нет больше ни души.

Я выхожу из фургона и в тот же миг забываю и про Чарли, и про свой телефон: мороз ошеломляет, от красоты зимнего пейзажа перехватывает дыхание. Я привыкла считать себя высокой и приметной – все из-за того, что у меня длинные ноги и рыжие волосы, – но здесь, посреди этих суровых просторов, я вдруг с изумлением ощущаю собственную ничтожность.

Мо крутится рядом, как и я наслаждаясь моментом. Она высунула язык и ловит им колючие снежинки.