В одежде человека. Сфинкс или робот - [18]

Интересно, изменился ли папа? И как там Йеппе, который всегда так весело вилял хвостом при встрече? Наверное, потолстел и постарел. Папа вечно подкармливает его сахаром и не верит, когда ему говорят, что сахар собакам вреден. Эмиль подумал, что наверняка увидится со своим другом Отто, старшеклассником, который собирается после окончания школы в город, учиться на электрика. Бывало, они вместе с Отто забирались на сеновал и тайком листали там старые номера «Плейбоя».

Но на самом деле Эмиль знал, что даже если папа, Йеппе и Отто совсем не изменились, то изменился он сам, и этого он больше всего боялся.

Папа стоял на перроне в клетчатой рубашке и вельветовых штанах. Раньше он никогда таких не носил. Эмиль заметил его еще из окна поезда, но не стал махать рукой, а наоборот, отодвинулся подальше от окна. Он словно тянул время, не спешил первым выйти из поезда, а терпеливо ждал, пока все пассажиры спокойно выгрузят на перрон свои чемоданы, коробки, удочки, плавательные круги, торты и мяукающие корзинки.

— Здравствуй, Эмиль, — сказал папа.

Это прозвучало как-то слишком торжественно. В городе никто не говорит «здравствуй», все говорят «привет».

Они не стали обниматься, а только пожали друг другу руку. Правда, потом папа весело похлопал Эмиля по плечу, и Эмиль вздохнул с облегчением.

— Поедешь на багажнике? — с улыбкой спросил папа.

Эмиль сто раз ездил на багажнике старого папиного велосипеда. Но сегодня все было по-другому. Он постеснялся обхватить папу за пояс, а потому держался за пружины под сиденьем. Ноги Эмиля почти касались земли, и это тоже было в новинку.

Ехали быстро и по пути не разговаривали. День был жаркий, и на спине у папы проступили капельки пота.

Бабушка Отто стояла у курятника и махала им рукой. Самого Отто во дворе не было.

Клен у ворот подрос и потемнел. Затаив дыхание, Эмиль посмотрел на дом, который приветливо выглядывал из-за кустов сирени. Но… о, нет! Как же так! Дом больше не был приветливо красным. Его перекрасили в светло-коричневый цвет.

Никто не выбежал с лаем навстречу Эмилю. Цепочка, на которой раньше сидел Йеппе, одиноко болталась у пустой будки.

— Папа, а где Йеппе?

— Йеппе умер.

Эмиль не спросил, как и когда это произошло. Зачем? Он вспомнил, как злился на Йеппе, кричал на него и однажды даже пнул, правда, босой ногой.

Папа резко затормозил, и Эмиль спрыгнул на землю. Вот и приехали.

У малышки Марьи были такие же рыжие волосы, как у Ирмели, ее мамы, — только нежные, как пух, и топорщились на затылке, как у маленького птенчика. Она только что научилась смеяться, и было видно, что Эмиль ей понравился. Он держал ее за руки и кружился вместе с ней по комнате, а она смеялась влажным и беззубым, как у маленькой старушки, ртом.

Но Ирмели испугалась, увидев, как они кружатся. Она выхватила Марью из рук Эмиля:

— Как ты обращаешься с ребенком!

Марья заревела, а Эмиль попытался объяснить:

— Но ей же понравилось. Честное слово. Она только что смеялась.

— Сейчас она тоже смеется, да?

И Ирмели унесла малышку в свою комнату, а Эмиль решил сходить в гости к Отто.

— Здрасте, а Отто дома?

— Нет, он ушел к Рите. Она тоже скучает дома одна.

Надо было сразу догадаться, Отто никогда не бывает дома. А если и бывает, то непременно с Ритой. А когда они все вместе, то Отто смотрит на Эмиля словно свысока. Еще бы, ведь ему уже пятнадцать. Говорят, что Отто и Рита помолвлены. Это, конечно, шутка, но всё равно все болтают.

Эмиль знал, что такое помолвка, но ему казалось, что так можно сказать только о взрослых людях, а не о таких, как Отто и Рита. Правда, Рита выглядела взрослой, у нее даже грудь появилась, и уже давно. Когда они еще все вместе ходили в школу, какой-то учитель сказал, что Рита рано созрела. Наверняка он имел в виду именно грудь.

Эмиль забрался на сеновал и отыскал спрятанные там старые журналы. На первой же фотографии он как раз увидел грудь.

Эмилю стало грустно. Он сложил журналы в стопку, положил их под голову и стал смотреть, как августовское солнце пытается сквозь доски крыши пробить темноту сарая.

Он вернулся домой, но это был уже не его дом. Не тот, по которому он скучал долгие месяцы. Его дом был красного цвета, а у веранды все время крутился и махал хвостом Йеппе. В его доме мама по вечерам долго крутила ручку радио, пытаясь найти музыку по душе, а найдя ее, громко кричала:

— Атос, тебе слышно?

Теперь в доме была новая мягкая мебель и магнитофон, а старое радио, деревянный стол и старый деревянный диван исчезли. Там все было такое новое, что Эмилю было трудно там находиться. Ему казалось, что даже воздух стал другим. И хотя окна и двери были по-прежнему на своих местах, Эмилю казалось, что без него старый дом разобрали и увезли в неизвестном направлении, а на его месте поставили новый светло-коричневый. Даже дверь, широкая входная дверь с глазками сучьев, которые Эмиль знал наперечет, хоть и прежняя по виду, скрипела по-новому.

Иногда в городе Эмиль подолгу глядел в зеркало, надеясь разглядеть глубоко-глубоко внутри зрачка маленький красный домик с белыми наличниками в окружении зеленых кленов — настоящий дом, где в тени сиреневых кустов весело лаял Йеппе.