В обход черной кошки - [11]

Ее зарплата, как и любая другая, не оставляла ни малейшей надежды на такие мечты. И вот ее везет куда-то замечательный парень, который совершенно явно в нее влюблен, а не намерен только развлечься. Ею искренне восхищается красавец-аристократ с милыми мальчишеским огоньками в глазах, неожиданной на культивированном лице англомана глупейшей радостной русской улыбкой.

Теперь же, когда она поняла, Куда он ее действительное везет, все мечты ожили и заполыхали в мозгу ничем не ограниченными надеждами.

Ибо за эстакадой начинались лесопарки Рощина. После аннексии перешейка у Финляндии все местные деревушки были снесены и вместо них здесь поселилась знать. За монументальными изящными изгородями из красного кирпича, чугуна, бронзы и бетона жили те полторы тысячи семей, которые и управляли СШР, созданными «волею Спасителя народом для народа отныне и присно во веки веков», как сказано в Конституции. Отсюда русский капитал и аристократия — наследники несметных богатств самодержавия и огромных репараций после победы в Мировой войне — правили половиной мира и держали в повиновении вторую его половину.

Не в Думе или Сенате, а именно «в Рощино» зарождались финансовые операции и карательные экспедиции, проектировались боевые космические корабли и обитаемые орбитальные станции вокруг Земли и Марса. Отсюда направлялись колониальная бронепехота, атомные авианосцы и подводные лодки.

Они свернули под бесшумно поднявшиеся тяжелые ворота. Машина прошуршала по гравийной липовой аллее к бронзовым скульптурам у подъезда. Навстречу бесшумно и стремительно, чем славился российский сервис, вылетел слуга-татарин, открывая дверцы «путятина» для барина и его гостьи.

Мухин ревниво следил за пальцами Мустафы и довольно улыбнулся — восторгу сдержанного вышколенного мусульманина не было границ. Он даже позволил себе закатить глаза, пряча лицо. Вслед за слугой из дверей, извиваясь и свистя в воздухе плетью хвоста, вылетел черный паукообразный дог, последнее достижение российских генетиков-кинологов. Пес кинулся к Марине, лизнул ей руку, и только потом бросился к ногам хозяина — джентльмен во всех поколениях.

В застекленной конюшне радостно заржала лошадь, звеня поводом. Все это замыкал за дальними массивными заснеженными елями небольшого поместья серебристый стабилизатор личной сверхзвуковой авиетки для деловых поездок по всему миру.

«Позвольте предложить вам руку,» — неожиданно для себя произнес Мухин, протягивая Марине ладонь, хотя это полагалось делать молча.

«И сердце? — еще более неожиданно для себя выдала Марина бушующие в сознании безумные мечты. — Простите, ради Бога, — спохватилась она. — Я больше не буду шутить так глупо.»

«И сердце, и все, чем я владею! — вдруг горячо и торжественно произнес Мухин официальную формулу брачного предложения и привлек девушку к себе. — Вы угадали…»

«Не надо и вам шутить так глупо… — задыхаясь после ответного поцелуя произнесла она. — Так, на улице, брачные предложения не делаются, князь… Тем более незнакомым коммунисткам-психопаткам. Вы рискуете — а что, если она согласна?.. Больная же, не ведает, что творит…»

Мухин обалдел: она что, тоже читает мысли? Этого не хватало! ТАКОЙ монополии он никому уступать не собирался.

«Ладно, будем считать, что мы оба проговорились, — улыбнулся он и взял ее под руку. — Хотя, — добавил он поспешно, — я и не собирался шутить, Марина.»

«Я тоже… Андрей,» — еще быстрее сказала она и сама потянулась губами к его лицу.»

Они оба забыли и о мечущимся вокруг доге и о скромно исчезнувшем татарине, слившись в одном желании не расставаться больше ни на миг и ни на дюйм…

Глава 2

1.

Сенатор Матвеев напряженно вглядывался в почти готовый протрет своей неповторимой персоны. Лейканд в своем неизменном полтораста лет рабочем наряде переводил неприятно прищуренный глаз с оригинала на копию и улыбался половиной рта. Именно в таком кривом виде изображали коллеги не без ехидства самого Вячеслава Абрамовича.

В просторной студии было тихо. От стен, с потолка, даже откуда-то из-под пола лился мягкий свет. За невидимой стеклянной стеной-окном, словно наметенный на паркет, лежал нетронутый бело-голубой пушистый снег, в котором тонули ели со снежными шапками на каждой просторной лапе. Сенатор окаменело сидел в кресле напротив картины.

Портрет его восхищал, но мучила мысль, что еврей все-таки что-то задумал. Как заметить это самому, пока на это что-то не указала пресса? Практический острый ум наследственного кулака подсказывал Матвееву, что он получил сейчас нечто невообразимо значительное. Все его политические и художественные победы ничто по сравнению с бессмертием, недостижимым ни при каком личном успехе, которое в лице на этом полотне приобретает его в общем-то заурядная семья.

Сам будучи неплохим живописцем с дипломом Академии художеств, он мог оценить работу профессионально. Но еврей просто не мог не заложить в портрет злейшего врага его народа хоть какого-то подвоха, не мог! Где же он?

Лейканду, со своей стороны, нравились динамичные картины Матвеева — борьба быка с волками, травля волками зайца, борьба сильного и слабого, пусть хитрого, но обреченного в конце концов покориться силе. Здесь было не только мировоззрение фашиста, но мастерство изображения порыва. Все двигалось, содрогалось, боролось за свою жизнь или чужую смерть.