Поднял сигарету. Закурил. Глотнул чаю. Открыл дверцу печки и, всовывая поленья, заговорил иначе, по-хозяйски деловито:
– Надо протопить хорошенько, а то утром неуютно будет совсем. Углем бы хорошо, но в этом году не заказывал. Дорого. А дровами жар трудно нагнать. Да и печка – дымоход вон прямой, все моментом выносит.
С кровати хрипловатый, точно со сна, голос Марины:
– Вот об этом бы и писал.
– О чем?
– О чем сейчас рассказывал. Только объективно, с историей, неоднозначно. А эти твои деревенские заметки… Видно, что со стороны человек… И, извини, конечно, Игорь, но заметно ты деградировал. Даже по речи твоей заметно.
– Хм, не отрицаю, – усмехнулся он, – не отрицаю… Да у меня все как-то всегда со стороны получается. Боюсь глубоко во что-нибудь зарываться. А без этого… Вот тут написал рассказец, вроде бы неплохой, аллегорический даже, а оказалось… Отправил впопыхах в «Родные просторы», они напечатали, тридцать тысяч гонорара прислали. И там есть такое: пчелы собирают пыльцу с цветов, чтоб превратить ее в сладкий, душистый мед. Ну, что-то в этом смысле… А потом случайно узнал, что из пыльцы они делают воск для сот, а мед – из нектара. И два месяца так стыдно было, такой депрессняк!.. Нет, смешно, конечно… – Глотнул из чашки и предложил: – Может, чаю все-таки? Вкусный, настоялся. У меня варенье клубничное есть.
– Нет, спасибо. Завтра попробую.
– Ну, как хочешь. Спокойной ночи.
– Спокойной… А ты что не ложишься? Ложись, я подвинусь.
– Да я еще посижу. Я привык по ночам…
Марина укрылась с головой одеялом. Игорь курил, глядя через щелку на огонь. Дымок сигареты тянулся туда синеватой прозрачной змейкой. Шипели сыроватые березовые дровишки… Лицу было жарко, а спину знобил втекающий из сенок мороз.
Докурив, Игорь перенес к печке свой чемодан, достал тетрадку. Попробовал на ладони, как пишет ручка, еще глотнул чаю и стал записывать…
1995 г.
