В неверном свете - [79]

Сияющий Хеккер сидел за столом между полицейскими и Ильдирим.

До сей поры разговор не выходил за рамки взаимных уколов. Хеккер подыскивал все новые выражения, чтобы дать понять, что он не привык, когда его просто вышвыривают пинком из работы, в которую он добровольно вложил свои знания специалиста.

— Может, тогда вам следовало бы отказаться от слишком тесного контакта с лицами женского пола в таких рабочих группах? Ведь у вас есть семья, или я ошибаюсь? — сказал Тойер.

— Если такого контакта добиваются… — Хеккер улыбнулся опущенными уголками рта и мило свел брови, напомнив стеклоочиститель старого образца. — Далее, поскольку вы намекаете на мой брак, — я не вижу противоречия между законной заботой о потомстве и откровенной склонностью к эротике.

Хафнер злобно растерзал картонную подставку под пивной стакан.

— О'кей, доктор Хеккер. — Лицо Ильдйрим заострилось, словно вафельный рожок. — Вы наплели господину Тойеру по телефону, что собираетесь нам сообщить нечто такое, что нас заинтересует. Что именно? После этого мы попрощаемся с вами.

— Ну, я и так долго не задержусь в этой компании, — засмеялся Хеккер, но нараставшая к нему ненависть не была ему так уж безразлична. Его уши покраснели. — Господин Зельтманн оказал мне любезность и рассказал о некоторых дальнейших шагах расследования — если их можно назвать шагами. Мне уже ясно, что это не все. Но тем не менее мелкие душонки наверняка окопались за своими инструкциями… Вот я и подумал, а не рассказать ли мне старушке Обердорф, какую картину она признала подлинником. Я получил от этого удовольствие.

— Как вы сказали? — Тойер сначала отказывался понять смысл сказанного. — Где вы были?

— Я был у Обердорф и хорошенько врезал ей по слоновьим ушам, рассказав про зимний свет. Вот уж никогда бы не подумал, что она еще ничего не знает. Но это было поистине замечательно.

— Вы отомстили за какую-то там критику вашего реферата сто лет назад… — простонал Тойер. — Ах этот Зельтманн, этот идиот… Господи, что она теперь делает? Ведь она уже знает, что ей конец… Счет! — заревел он. — Быстро платим! Надо ехать!

В общей суете ничего не понимавший Хеккер крикнул, что это еще не все. Она, мол, его поняла и завтра явится в полицию.

— Понимаете? — крикнул он, снова надуваясь от гордости. — Мне нужен был разговор, чтобы поквитаться с ней. Разговор! Когда она услыхала, что у Зундерманна была связь с Вилли…

— Что? — вне себя от ужаса воскликнул Тойер. — Она и это знает? Ребята, скорей туда. Проклятье, если она теперь пойдет вразнос…

Хафнер приблизил к Хеккеру горящее ненавистью лицо:

— Ты… ты…

— В чем дело? Мало того, что вы жалкие ничтожества, но еще и грубые!

Лейдиг потащил Хафнера к двери.

— Оставь этого говнюка. Вернер сейчас подгонит машину…

Через несколько минут они уже подъезжали к дому профессорши. Штерн соблюдал правила движения с пунктуальностью сицилийского пьяницы.

— Когда мы приедем, будьте осторожней, — предупредил Тойер по дороге.

Разумеется, он первым выскочил из автомобиля, забыв про осторожность.

— Все темно! — взревел он и остановился. Бежавшие следом подчиненные наткнулись на него. — Гараж открыт. Она уехала. Скорей в Неккарау. Сейчас она там придушит Зундерманна.

16

По дороге Тойер с нараставшим отчаяньем созванивался с коллегами из Мангейма. Когда Штерн свернул на улицу, где жил Зундерманн, у подъезда стояли четверо патрульных полицейских.

Старшего гаупткомиссара била паническая дрожь, когда он со своей группой подходил к двери.

— Здесь он меня убил, — простонал он. — Здесь он меня убил. Уже три недели, как я умер…

— Бросьте, вы вовсе не умерли, — с материнской заботой сказала Ильдирим и дала ему подзатыльник. Помогло.

— Ну и что здесь творится? — приветствовал их один из четверки с возмутительной небрежностью.

— Мы полагаем, что там внутри совершено убийство или совершается сейчас, — взволнованно сообщил Тойер. — Я Тойер, старший гаупткомиссар криминальной полиции…

Из мангеймских сотрудников никто не счел нужным представиться. Маленький толстяк, который даже ночью не расставался со своими пилотными темными очками, кивнул на Ильдирим:

— Что тут забыла турецкая баба?

— Это прокурор, фрау Ильдирим, ведет с нами следствие, — прорычал Тойер.

— Ага. Прокурорша, — повторил Ленивый. — В Турции такие тоже прогуливаются с полицией?

— Что такое? — вскипел Хафнер. — Схлопотать захотели? Лейдиг, Штерн, они нарываются! Мы…

Тойер между тем нажимал на кнопку звонка

— Проклятье! Нам надо войти!

Старуха с цокольного этажа высунулась из своего окна.

— Опять вы? Что вы все время шумите? Наверху в доме грохот, тут, у двери, крики…

— Извините, — чинно сказал Штерн, подтянулся на ее подоконнике и оказался в доме, респектабельно перемахнув через седой пучок дамы.

— Так нельзя! — заявил один из патрульных, который еще ничего не сказал и выглядел так, словно он к тому же ничего и не думал.

Штерн открыл дверь. Они бросились наверх. Дверь Зундерманна была заперта, но недолго, вскоре Хафнер со стоном лежал в обломках резопала.

Лейдиг увидел все первым:

— Лица нет.

Там, где прежде сияла улыбка красивого раскованного студента Даниэля Зундерманна, теперь был кровавый ком мяса. Один уцелевший глаз глядел, словно забытый, с сохранившегося островка лица. На месте другого глаза была лишь темная кровь, скопившаяся в глазнице. Но парень был еще жив.