В небе Молдавии - [38]

- Семь... девять... двенадцать... - лицо и руки у него были в черноземе. - Эх, черт, заправить самолеты нечем...

Я скосил глаза в ту сторону, куда смотрел капитан, и холодная испарина выступила на лбу: пятнадцать косокрылых "хейнкелей" заходили на повторное бомбометание. Они летели на малой высоте, и видно было, как из открытых люков пригоршнями вываливались смертоносные семена. Они сыпались прямо на нас, заглушая все шумы своим страшным свистом. И, казалось, нет от них спасения.

"Хейнкели" бросали теперь некрупные бомбы, но зато в большом количестве, норовя попасть в самолеты, в людей.

Я инстинктивно втянул голову в плечи, плотнее прижался к дну неглубокой, влажной ямы, зачем-то заткнул уши и ждал...

И снова заухала, конвульсивно вздрогнула земля.

Последними, полого спикировав, еще раз прострочили по "ТБ-третьему" "мессершмитты". И, как бы любуясь работой двухмоторных собратьев-громил, "пробрили" через весь аэродром. Впрочем, любоваться было нечем: кроме убитого солдата и продырявленного бомбардировщика, "хейнкелям" не удалось поразить больше ничего. Но аэродром они основательно поковыряли.

- Ну вот, теперь долго будешь помнить свое первое крещение под бомбежкой, - отряхиваясь от земли, улыбался Атрашкевич. - Каждому, брат, страшно. И тебе, и мне. Но голову терять нельзя. Запомни - от бомбы не бегают, - и, шагая к своему истребителю, спросил: - Ты ко мне?

Я вытащил из планшета пакет. Атрашкевич, прочитав, недовольно передернул плечами: - Передай Матвееву, что из дивизии никакой задачи на подъем дежурных истребителей не ставилось, было приказано только рассредоточиться и ждать распоряжений. При первом налете наши ребята взлетали под бомбами и сбили четыре "юнкерса". Одного завалил младший лейтенант Суров. Геройски дрался. Если бы не проклятый ас. Мы за смерть Саши этого капитана прямо над аэродромом спустили на парашюте: От бомб сгорело три "мига". Бензин еще не прибыл. Для взлета и посадки пригодная полоска есть, а остальное, - он указал на вновь оживший аэродром, - за ночь подлатают.

Со стороны города на аэродром спикировали истребители.

- Стой, куда ты! Это же свои, Фигичев из Пырлицы, - и, посмеиваясь над моей прытью, Атрашкевич дружелюбно заметил: - Ну и трусишка же ты, однако. Впрочем, к этому не сразу привыкнешь. Но надо. Иначе смерть.

Вскоре я был среди товарищей. От них узнал о первых часах войны и о смерти Саши Сурова. Моя "чайка" с аккуратно залатанными пробоинами уже стояла на взлетной полосе. Жаль было расставаться с друзьями, но что поделаешь - война.

Возвращаясь назад, пролетел над вокзалом. Атрашкевич говорил, что наши семьи будут отправлять в тыл. На путях несколько разбросанных взрывами вагонов и никаких признаков погрузки. "Должно быть, уже отправили". Полетел вдоль железной дороги. В душу закралась тревога: ни одного эшелона на восток.

На аэродроме меня встретила печальная весть: Пал Палыч и Коля Яковлев с разведки не вернулись.

Позже от Крюкова мы узнали подробности этого вылета. Для него тот злополучный вылет и первый день войны запомнился на всю жизнь. Мог ли он когда-нибудь подумать, что его, имевшего всего два самостоятельных полета по кругу на новом истребителе "МиГ-3", пошлют сразу на боевое задание? Да еще какое!

А было это так.

Утром, по тревоге, почти все летчики вылетели в Бельцы. В лагерях остались лишь те, кто совсем не летал на "мигах".

Пал Палыч бродил некоторое время по опустевшей стоянке. Его командир, капитан Солнцев, еще в пятницу улетел на базовый аэродром, попросив Крюкова последить за порядком в эскадрилье, и остался в городе на воскресенье. Так случалось частенько.

Но сейчас положение осложнялось: надо было что-то предпринимать - ведь война.

В глубине души Крюков еще надеялся, что весь этот переполох - просто ловко разыгранная учебная тревога. Тем не менее для успокоения совести он проверил маскировку самолетов, свежевырытые щели, дал кое-какие указания и заспешил на КП.

Он не был уверен, что ему разрешат учебные полеты на "мигах", но по дороге твердо решил про себя добиваться своего или проситься воевать на "чайках".

"Конечно, "чайка" - не "МиГ-3", - раздумывал Пал Палыч. - Но в Монголии она показала себя неплохо".

Крюков открыл дверь КП, шагнул внутрь и в нерешительности затоптался у входа. Духота, надсадные крики в телефонные трубки, стук переговорных аппаратов и пишущих машинок, какая-то нервозная толкотня - все это поразило Пал Палыча.

В углу у аппарата начальник штаба майор Матвеев с телеграфной лентой в руках что-то диктовал солдату. В общем гомоне Крюков с трудом расслышал конец фразы: "...боевая задача ясна. Подпись Иванов". "Где же он?" удивился Пал Палыч.

Он и не предполагал, что командира полка нет.

В субботу Иванов улетел с инженером Шелоховичем в Бельцы и задержался. Утром была объявлена война. Матвеев привел полк в боевую готовность и доложил об этом в штаб дивизии. Вскоре оттуда генерал Осипенко потребовал к аппарату командира полка.

Как быть? Если телеграфист отстучит: "командира на КП нет", Иванову несдобровать - с генералом шутки плохи. Если же доложить: "командир у аппарата", кто-нибудь может случайно прилететь из дивизии - и подвох раскроется!