В небе фронтовом - [39]

- А подружке вашей не повезло - подорвалась на минах.

Это сказано было таким равнодушным, привычным ко всему голосом, что я не сразу поняла. А когда смысл этих слов дошел до моего сознания, внутри у меня как будто что-то оборвалось...

Я автоматически продолжала разговаривать, слушала, что мне говорили, произносила какие-то слова... Но все окружающее перестало для меня существовать, все, кроме Лели. "Подорвалась... Леля подорвалась..."

- Она тоже шла через минное поле. Но там были мины противопехотные. А вы наткнулись на противотанковые, потому и прошли.

"Да, да... Я прошла... А вот Леля..."

Я ни о чем больше не могла думать. Меня куда-то повезли на машине, привели в землянку. Передо мной оказался генерал, о чем-то расспрашивал. Я что-то односложно отвечала ему, ничего не понимая, не переживая, как каменная. Генерал протянул мне стакан: "Пей!" Это был спирт. Покачав головой, я отказалась: "Не хочу". Тогда он решительно приказал: "Пей, тебе говорят!.." Я выпила его, как воду, но ничего не почувствовала. Пришла медсестра, дала мне снотворное, но я не уснула. На рассвете Лелю должны были вынести с минного поля. Уставившись стеклянными глазами куда-то в угол, я сидела и ждала. И опять в ушах звучал все тот же веселый мотив. Он преследовал меня упорно, навязчиво...

Часто приходила медсестра, что-то говорила мне. В моей памяти оставалось только то, что касалось Лели. Утром ее будут искать. Пошлют лучшего минера старшину Ткаченко и еще двух человек. Они принесут Лелю. А может быть, она жива?

Наступило утро. Лелю нашли, принесли. Я вышла из землянки посмотреть на нее. Она лежала на двуколке. Казалось, она спит, склонив голову на плечо. Я видела только лицо, все остальное было закрыто брезентом. Передо мной лежала Леля. Она была мертва. Ей оторвало ногу и вырвало правый бок. Все это я уже знала. Но ничто не шевельнулось во мне. Я равнодушно смотрела на нее, как будто это была не она, а груда камней.

Потом приехали девушки из полка. Меня обнимали, утешали. Я что-то говорила им. Сели в машину, я сняла сапоги - передать солдату. Кто-то укутал мне ноги. Когда я подъехала к дому, где мы жили, я сразу встрепенулась, заспешила и, выпрыгнув из машины, босиком побежала в свою комнату. Мне казалось, что Леля там, настоящая, живая...

Помню, как я лежала с открытыми глазами на койке и никак не могла уснуть. Приходили девушки, командир полка. Возле меня дежурили, давали мне какие-то порошки. Я послушно принимала их, но сон все равно не приходил.

Лелю решили похоронить в Гродно. Узнав, что ее увозят, я ночью пошла с ней попрощаться. Девушки-часовые пропустили меня в клуб, где она лежала. Я подошла к гробу... И дальше ничего не помню. Очнулась опять у себя в комнате. Потом меня отправили самолетом в санаторий.

Вернувшись в полк, я первое время очень боялась - вдруг мне страшно будет летать? Ведь бывает так... Но все обошлось, и я снова летала, как и прежде. Только летчику меня был другой..."

* * *

Руфа кончила. Она сидела грустная, опустив голову. Мы помолчали. Я начала собираться домой, чувствуя себя как-то неловко. Расстроила хорошего человека - и может быть, напрасно: выйдет ли у меня рассказ? Пожалуй, в конце нужно добавить, что через два месяца после гибели Лели в полк пришло известие о присвоении звания Героя Советского Союза девяти девушкам, летчикам и штурманам, в том числе Леле Санфировой и Руфе Гашевой.

Зашевелилась в кроватке Маринка, пробормотала что-то во сне, сладко зачмокала губами и затихла. Вовка в соседней комнате кончил делать уроки и заглянул в дверь:

- Мам, я в магазин. Чего купить?

Руфа подняла голову, лицо ее посветлело. Она посмотрела на мирно спавшую Маринку, на Вовку и улыбнулась виноватой и в то же время счастливой улыбкой.

Лариса Розанова, Герой Советского Союза, штурман полка.

На Кубани

Это было ранней весной 1943 года. Стояла непролазная грязь. Все дороги развезло. Ни одна машина не могла тронуться с места. На фронте наступило затишье. Ни танки, ни артиллерия, ни авиация как с нашей стороны, так и со стороны противника не действовали.

На полевом аэродроме у станции Джерелиевская - огромные лужи. Самолеты укрыты и стоят около домов местных жителей. Только к ночи, когда морозец немного скует землю, самолеты выруливают на аэродром. Для работы нужны бензин и масло. Подвезти не на чем - все автомашины стоят. Кроме того, кончались продукты. Положение, прямо сказать, тяжелое. Даже настроение стало портиться.

Вызывает нас командир полка и дает задание вылететь в Кропоткино, получить муку, сахар, соль и крупу, бомбы и бензин и все это привезти на свой аэродром.

С января я была назначена командиром звена и летала теперь не штурманом, а летчиком. Проверив готовность своего звена, я вылетела вслед за другими экипажами. Мне пришлось возить бензин. На крыло у самой кабины подвязывали по три канистры, каждая по двадцать килограммов, в заднюю кабину устанавливали еще четыре. За день каждый из нас делал по три рейса. А с наступлением темноты мы были готовы к боевым полетам.

Вылетели мы как-то со штурманом Верой Белик на бомбежку станицы Славянской. В полете часто летчик передавал управление штурману, так как каждый штурман хотел научиться управлять самолетом, да это было и необходимо, например в случае ранения летчика. И как-то повелось, что полет до цели ведет летчик, а обратно - штурман. Да это и понятно, ведь иногда приходилось за ночь делать по восемь-десять и даже двенадцать вылетов! При таком напряжении летчики переутомлялись и, случалось, что просто засыпали в воздухе. И поэтому радовались, когда штурманы научились водить самолеты: можно по очереди поспать. Были случаи, когда засыпали одновременно и летчик и штурман. Очнешься, бывало, и понять не можешь, где ты и что с тобой.