В небе фронтовом - [38]

Все, что случилось в ту ночь, никак не могло улечься в голове и стать прошлым. То мне казалось все тяжелым сном, го я вновь остро переживала отдельные моменты случившегося. И вот однажды, когда я, как обычно, сидела, тупо уставившись на огонь, обрывки воспоминаний как-то сами собой соединились в одно связное целое, и мне стало легче. Вечером я уснула и впервые за все это время проспала до утра. Через десять дней я снова вернулась в полк.

В ту памятную ночь 13 декабря 1944 года мы с Лелей Санфировой, уже сделав два вылета, летели в третий. Это был мой 813-й боевой вылет. Бомбили мы тогда железнодорожную станцию Насельск, севернее Варшавы. Прицелившись, я сбросила бомбы. Снизу нас обстреляли. Развернувшись, Леля взяла курс домой. Далеко впереди поблескивала лента реки Нарев. Линия фронта была уже близко, когда я вдруг увидела, что загорелось правое крыло. Сначала я не поверила своим глазам и не могла понять почему. Ведь мы, кажется, благополучно вышли из обстрела. Несколько секунд Леля и я летели молча. Неприятно засосало под ложечкой. Вот так же тогда, на Кубани, полтора года назад, когда перестал работать мотор, мы с Лелей летели, теряя высоту, и знали, что не долетим до своих, сядем у противника. Неужели опять?.. Не хотелось верить. Но это не было сном. Огонь быстро расползался в стороны, приближаясь к кабине. Леля тянула время: хотела подлететь ближе к линии фронта. Но вот больше медлить нельзя, и я слышу Лелин голос:

- Руфа, быстрей вылезай! Прыгай!..

Инстинктивно ощупав парашют, я машинально начала выбираться из кабины. Все еще не верилось, что придется прыгать Обеими ногами встала на крыло - в лицо пахнуло горячей волной, обдало жаром. Успела лишь заметить, что Леля тоже вылезает, и меня сдуло струей воздуха. А может быть, я сама соскользнула в темноту ночи, не знаю. Падая, дернула за кольцо. Парашют почему-то не раскрылся, и я камнем понеслась в черную пропасть. Ужас охватил меня. Собрав последние силы, я еще раз рванула трос. Меня сильно тряхнуло, и надо мной раскрылся белый купол. Приземлилась благополучно. В темноте ничего не было видно. Отстегнув лямки, я высвободилась из парашюта и, отбежав в сторону, поползла. На земле стоял сильный грохот - казалось, стреляли сразу со всех сторон. Где-то близко раздавались взрывы, что-то ухало, свистело. Я нашла воронку от снаряда и спряталась в ней.

Первое, что я увидела, был наш пылавший в небе "По-2". Он беспорядочно падал, разваливаясь на части. Мне он казался тогда живым существом, боевым товарищем, принявшим смерть без крика, без стонов, как и подобает настоящему воину. Несмотря на холод, мне было жарко, лицо горело, мысли путались. "Где я? Куда идти? А Леля? Где она? Что с ней?" В висках стучало. Почему-то назойливо лез в голову один и тот же веселый мотив из "Севильского цирюльника". Нужно было успокоиться, сосредоточиться на главном. Я прислонилась к краю воронки, стараясь ни о чем не думать. Неприятный холодок пробежал по телу. Мысли, наскакивавшие перед этим одна на другую, пришли в порядок. Прежде всего - определить, где восток. Но как? Звезды не просматривались, небо было закрыто облаками. Значит, по приводным прожекторам. Их было несколько, и все они работали по-разному. Сосредоточившись, я вспомнила, где каждый из них стоит и как работает. Начала считать повороты и качания лучей. Определившись, поползла на восток.

Мысль о Леле не покидала меня. Что с ней? Может быть, она ушиблась, сломала ногу и лежит одна, беспомощная? А может, ее схватили немцы? Я вспомнила случай на Кубани. Тогда мы ползли вместе. Вместе... как хорошо!..

Вдруг рука моя наткнулась на что-то холодное, металлическое. Предмет имел цилиндрическую форму. Я осторожно ощупала его и догадалась: "Мина!" Что же делать? Здесь минное поле. Я огляделась кругом, но ничего не увидела на -земле. Только сзади на небольшой горке, где я приземлилась, белел мой парашют.

Нужно ползти, ничего другого не придумаешь. Ползти, пока темно. И я снова двинулась в путь, шаря перед собой рукой, а потом палкой, как будто это могло спасти от внезапного взрыва. Вдруг передо мной возникла стена из колючей проволоки. Я попыталась подлезть под нее. И когда случайно посмотрела влево, то совсем близко при свете ракеты увидела небольшую группу людей - человека три-четыре. Они быстро шли, пригнувшись к земле, по направлению к белевшему в темноте парашюту. Я замерла на месте: "Свои или немцы?" Когда они прошли, я снова сделала попытку пробраться через проволоку. Долго возилась, исцарапала руки и лицо, порвала комбинезон. Наконец мне удалось преодолеть ее. Через некоторое время мне показалось, что впереди разговаривают. Подползла поближе, прислушалась. И вдруг совершенно отчетливо услышала русскую речь. "Свои!" Я встала и" громко крикнула: "Послушайте!" В ответ закричали: "Давай сюда, родная!" И сразу же другой голос: "Стой, осторожно! Тут мины!" Но я была уже в траншее.

Только тут я почувствовала, что устала. Ноги замерзли - унты были потеряны. На одной ноге остался меховой носок, другого не было. Его потом нашли и передали мне солдаты, ходившие к парашюту искать меня. По небольшому размеру носка они догадались, что на горевшем самолете летели девушки. Им, конечно, известно было, что на их участке фронта находится женский полк. В траншее меня окружили бойцы, дали горячего чаю, кто-то снял с себя сапоги и предложил их мне. Потом меня повели на КП. Мы долго шли по извилистой траншее, наконец пришли в блиндаж. Меня расспрашивали, я отвечала. Качали головой - чуть бы раньше прыгнуть, и снесло бы прямо к немцам. Ширина нейтральной полосы, на которую я опустилась, была не больше 300 метров. Они все видели: как загорелся самолет, как падал. Мне хотелось спросить о Леле, но я не могла решиться. "Почему они ничего не говорят о ней?" И, словно угадав мои мысли, кто-то произнес: