В небе Балтики - [2]

— Шрапнель пустили в ход. Хотят блокировать нас, — как можно спокойнее ответил я, хотя сам почувствовал, что волнуюсь.

На аэродроме все шло по намеченному плану. "Петляковы" выруливали на старт и один за другим поднимались в воздух. Наступил и наш черед взлетать. По обыкновению, штурман подложил за мою спину свой планшет, чтобы мне легче было отжать штурвал, и машина, плавно набирая скорость, пошла на взлет. Под крылом замелькали огороды и домики пригорода. На душе сразу стало легко. В воздухе всегда чувствуешь себя спокойнее, чем перед вылетом. Мысли о том, как лучше выполнить задание, вытесняют из головы все остальные.

— Товарищ командир, связь установлена, пулеметы в порядке, — доложил по переговорному устройству стрелок-радист Шишков.

Я хотел ему ответить, что пулеметы надо проверять на земле, но промолчал. Ведь это первый боевой полет. Еще немало предстоит поработать, чтобы добиться хорошей слетанности экипажа.

Прошли "выходные ворота" блокадного кольца, обогнули с севера Кронштадт и легли на новый курс.

— Красиво идем, — сказал я штурману, кивая на четкий строй пикировщиков.

— Любо посмотреть, — отозвался Виноградов.

Эскадрилью возглавлял Раков. Я шел в звене Юрия Косенко.

— До цели осталось три минуты, — четко доложил Виноградов. — Прицел в боевом положении.

"Но почему такая большая высота? — подумал я. — По расчету должно быть три тысячи метров". Потом убедился, что все правильно. Четыреста лишних метров командир отводил на выполнение противозенитного маневра перед целью.

Покачиванием самолета с крыла на крыло Раков дал команду перестроиться для атаки. Впереди стали появляться разрывы зенитных снарядов. Они становились все гуще. Самолет комэски отвернул вправо, за ним все остальные. Ведущий со снижением и увеличением скорости сделал небольшой доворот влево, ведомые повторили его маневр. Восьмерка вытянулась в цепочку.

Шапки разрывов появлялись то справа то слева. Казалось, все вражеские зенитки сосредоточили огонь по моему самолету. Один из снарядов разорвался впереди. Свернуть было невозможно, и машина прошла через черное облачко. В кабине запахло пороховым дымом. Потом тяжело ухнул разрыв слева. Самолет слегка качнуло. Я судорожно сжал рукой штурвал, глаза заливал соленый пот, шлемофон прилип к мокрым волосам. "Петляков", загруженный бомбами, маневрировал вяло. Нужно было скорее освободиться от них. Но где эта проклятая батарея!

Под крылом раскинулась равнина, поросшая мелким лесочком и изрытая воронками. Кое-где едва различались тропинки, внезапно обрывавшиеся у зарослей кустарников.

— Где наша цель? — спросил я штурмана.

Перед вылетом все батареи, обстреливающие Ленинград, в том числе и 213-я, были тщательно изучены нами по картам и фотоснимкам. Но теперь я ничего похожего не видел. Штурман тоже никак не мог отыскать цель. Она была тщательно замаскирована. Над развилкой дорог Раков сделал разворот и лег на боевой курс. Все летчики повторили то же самое. И тогда прямо перед собой я увидел на опушке леса батарею.

— Вот и наша двести тринадцатая, — сказал я штурману, а сам подумал: "Молодец Давыдов, отличный штурман у Ракова. Точно вывел группу на боевой курс".

Привычным движением руки переключил тумблер, чтобы выпустить тормозные решетки. Полет сразу замедлился, словно самолет вошел в более плотную среду. Давление на штурвал увеличилось — машину потянуло на нос.

— Боевой курс! — сообщил Виноградов и прильнул к бомбоприцелу.

Вражеские зенитки продолжали вести огонь с еще большей яростью. Вокруг непрерывно рвались снаряды. Казалось, ничто живое не может уцелеть под ливнем раскаленных осколков. И маневрировать теперь уже нельзя. Нужно точно выполнять указания штурмана.

— Вправо пять градусов! — услышал я голос Виноградова и немедленно выполнил его команду.

— Еще два вправо!

— Есть еще два вправо!

Теперь все внимание приборам. Курс восемнадцать градусов, высота три тысячи метров, скорость триста километров в час. Курс... Высота... Скорость... Самолет то и дело вздрагивал от рвущихся рядом снарядов. Мне казалось, что штурман прицеливается слишком долго, хотя он тратил на это считанные секунды.

Самолет командира звена перешел в пикирование. По расчету я должен переходить в атаку спустя секунды, поскольку нахожусь от него в двухстах метрах. Но вместо ожидаемой команды "Пошел!" штурман передает мне:

— Так держать!

"Неужели штурман не видит цели?" — мелькнула в голове тревожная мысль.

— Толя, Сергей, держитесь! — крикнул я и, не дожидаясь команды штурмана, резко отдал штурвал от себя. Тело оторвалось от сиденья и повисло в воздухе, туго натянув привязные ремни. В кабине поплыли ставшие невесомыми планшет, какая-то гайка, соединительный шнур шлемофона. Угол пикирования приближался к восьмидесяти градусам. Напрягая зрение, я искал батарею, но видел лишь десятки огненных вспышек, фонтаны взлетающей к небу земли и клубы черного дыма. Это рвались бомбы, сброшенные впереди идущими экипажами. Наложив перекрестье прицела на центр разрывов, я нажал боевую кнопку. Самолет чуть вздрогнул, освободившись от груза.

— Пошли бомбы! — закричал воздушный стрелок-радист.