В нашу пользу - [11]

— Ну чего там… Ну, право, ерунда, — смущенно басил Бирюков, отбиваясь от наседавших товарищей. — Ну, не все ль одно — Брегвадзе стал чемпионом или я? Он студент, и я студент; он комсомолец, и я комсомолец…

— Он молодец, а ты шляпа! Он спортсмен, а ты тюфяк! — горячился высокий длинноногий живописец Коля Ивлев, один из лучших институтских лыжников. — Он шел, не жалея сил, а ты на дистанции завтракать стал.

— Какое там завтракать?! Обедать! — возмущенно перебил Ивлева маленький шустрый скульптор Миша Левчук.

Миша увлекался велосипедом, а не лыжами, но болел за всех институтских спортсменов и не пропускал ни одного состязания.

— Этот малютка, — тут Миша гневно постучал кулаком в широкую грудь Бирюкова, и она глухо загудела, — этот малютка на двадцати километрах успел трижды плотно поесть. Способный ребенок! В карманах — целый питательный пункт! Пройдет два — три километра, сойдет с лыжни и подкрепляется, как в ресторане. Болельщики кричат: «Тебя обходят!» — а он — хоть бы хны! — уплетает за обе щеки.

— Ну, уж за обе, — невозмутимо оправдывался Бирюков. — Всего-то бутербродик проглотил да еще махонькую плиточку шоколаду…

— Да еще небольшого жареного поросенка!.. — насмешливо подсказывал Левчук.

Друзья не знали, как помочь Бирюкову. У него полностью отсутствовала «спортивная злость», азарт борьбы. Хоть он и любил лыжи и владел ими так, что они казались естественным продолжением его ног, но шел на состязаниях почти как на прогулке — спокойно, неторопливо, не особенно тревожась, даже когда слабые лыжники обгоняли его.

На финиш он всегда приходил бодрым.

— Ты не умеешь уставать! — злился Левчук. — Научись «выкладываться» до предела. Ведь ты свежий как яблочко! Наверно, можешь сейчас снова пройти все восемнадцать километров?!

— Могу! — виновато соглашался Бирюков. Левчук безнадежно разводил руками и ставил диагноз:

— Сердце здоровое, но не спортивное!

Коля Ивлев в перерывах между лекциями часто подсаживался к Бирюкову с новым спортивным журналом или газетой.

— Интересная заметка, — говорил он, пытаясь раззадорить друга. — Чемпион СССР Зимин прошел пятьдесят километров быстрее всех участников гонки. За время пути он потерял два килограмма шестьсот граммов собственного веса. Значит, не ленился, работал вовсю, не как некоторые…

— На три килограмма похудел! — сокрушенно вздыхал Бирюков. — Так от него после нескольких соревнований только кожа да кости останутся.

— Тюфяк! — злился Ивлев. — Да у него назавтра вес восстановится! Еще здоровее будет…

Видя, что тонкие дипломатические уловки не помогают, Ивлев переходил в прямую атаку.

— Позор! — набрасывается он на Бирюкова. — Ведь тебя, слона такого, однажды даже щупленький Козаченко обошел!

— Козаченко — как бык упрямый, — невозмутимо отвечал Бирюков. — У него уж и сил нет, и сопит, как паровоз, а все идет, все первым хочет быть.

…Предстояли межвузовские соревнования.

В институтскую команду входило двенадцать студентов-спортсменов. Сам Бирюков в шутку называл себя то «внезачетным», то «запасным». Собственно говоря, запасным его никто не делал. В официальных протоколах судейской коллегии он числился равноправным членом команды. Но зачет производился по первым десяти лыжникам. Время последних — одиннадцатого и двенадцатого — не учитывалось. А Бирюков обычно приходил именно одиннадцатым. Поэтому он и стал считать себя «внезачетным». Друзья, сперва шепотом, между собой, а потом открыто, вслух, тоже стали называть его так.

Бирюков уже привык к своей роли постоянного «внезачетника», но, не огорчался и даже был доволен.

Хорошо зимой в лесу! Легко скользишь по укатанной лыжне. Вокруг задумчиво дремлют пушистые ели. Бежишь не слишком торопясь, вдыхая всей грудью морозный воздух. Бирюкова это вполне устраивало.

Но ребята возмущались.

— Ты бы хоть разок одного из нас обошел, — сердито говорил Ивлев. — Не надоело тебе вечно быть «вне»?!

Бирюков отмалчивался.

На городских межвузовских соревнованиях к команде Института живописи сперва отнеслись недоверчиво, не считая ее серьезным претендентом на первые места.

— Художники! Служители муз! Воздушные создания! — иронически перемигивались студенты других институтов — технологи, кораблестроители, физики, электротехники, горняки. — Им кисточки держать, а не лыжные палки!

Но команда Института живописи быстро заставила шутников замолчать. Художники подобрались все как один — здоровые, сильные, рослые парни. Они уже выиграли десятикилометровку. Предстояла гонка на тридцать километров — самое трудное испытание. На этой дистанции особенно сильны кораблестроители.

…На большой стартовой поляне, окруженной густым, молодым ельником, суетился Миша Левчук, в кожаной куртке ядовито-малинового цвета, с многочисленными «молниями». Он пришивал нагрудные номера своим товарищам и то и дело озабоченно щелкал секундомером, сверяя его с судейским. В руке Миша держал чемоданчик с лыжными мазями, а на боку при каждом движении раскачивался огромный, похожий на орудийный снаряд, термос.

— Я буду ждать на двенадцатом километре, — возбужденно сообщал Миша всем членам команды. — Вы, миленькие, постарайтесь. Жмите…