— Да я сегодня в оркестре, должен играть, и мы радиоузел делали! — кричал Толя.
— Ха-ха! Барабанщик какой! — смеялись незнакомые ребята. — А может быть, ты еще ответственный работник?
— Ребята, пустите! — рвался вперед Толя. — Я серьезно говорю. А то хуже будет…
— Хуже этого не будет, — опять смеялись ребята и локтями слегка отводили Толю в сторону.
«Что же делать? — растерянно думал он. — Неужели так и не попаду?»
Он выскочил из школы, зачем-то пробежался под ее широкими освещенными окнами, будто мог найти открытое окно, и снова вернулся к ребятам. И здесь его вдруг схватил за воротник какой-то паренек в коротком демисезонном пальтишке и в кепочке с поломанным козырьком. У него были красные руки и красный нос.
— Ты что хватаешься — получить хочешь? — обозлился Толя.
— У тебя нет билета? — тихо спросил незнакомец.
— Нет. А что? — насторожился Толя.
— Говори тише, — торжественно сказал мальчишка, еле шевеля губами и совсем не глядя на Толю. — Мы сейчас проникнем в школу. Айда за мной… — И он стал выбираться из толпы.
— А куда?
— Следуй!
Толя со своим новым знакомым зашли за школу и остановились около какой-то вделанной прямо в асфальт крышки с фасеточными стеклянными глазками.
— Дай перчатку, — сказал мальчишка Толе, а затем, наклонившись над крышкой, потянул ее вверх.
Крышка поднялась, и под ней оказался черный люк. Он был темный, и поэтому трудно было определить его глубину. Казалось, это был бездонный колодец, из которого, если туда упасть, никогда не выберешься.
Порыв ветра проволочил мимо Толиных ног обрывок газеты, и тот, упав в люк, исчез в одно мгновенье.
— Сюда для котельной уголь ссыпают, — прошептал мальчишка. — Ты лезь первый, а я второй — крышку за нами закрою.
— А там ведь, наверно, грязно? — сказал Толя.
— Подумаешь, грязно! Ты что, в интеллигенты записался?
— А вдруг поймают?
— Ничего не будет. Скажем, потанцевать захотелось. Ты из какой школы?
— Из восемьсот десятой.
— А я из семьсот третьей. Ну что ты такой нерешительный? Полезай!
Толя потоптался в раздумье, потом сел на край люка — если б его видела сейчас Аня! — и спустил в него ноги. Затем, упершись голыми руками в ледяной, посыпанный песком асфальт, наклонился вперед. В ту же секунду правая его рука соскользнула, и он, ударившись лбом о какую-то железку, провалился в люк. Когда он летел в темноту, он подумал, что тут ему пришел конец. Но, еще раз ударившись — боком о кирпич, — он упал на что-то мягкое, и это мягкое даже охнуло.
— Тише ты, чорт! — услыхал Толя чей-то шопот и почувствовал, как чьи-то мокрые, с налипшим на них песком пальцы зажимают ему рот. — Молчи, а то попадемся. Ты из какой школы?
— Из восемьсот десятой, — прошептал Толя.
Он не мог себе представить, куда он попал в своем новом костюме. Кругом была непроглядная тьма.
— И я из восемьсот десятой, — сказал мальчишка и, шумно втянув в нос воздух, добавил: — Сиренью запахло. Это ты, что ль, надушился?
— Нет, я не душился, — ответил Толя и вдруг тихо вскрикнул.
На него из люка упал его новый знакомый. Он ударил Толю ботинком по голове и с шорохом поехал по угольной горке вниз.
— Ты живой? — сдерживая смех, спросил он.
— Живой, — сказал Толя. — А там еще не будут прыгать?
— Тише, вы! — прошептали рядом с Толей. — Тут, за стенкой, кочегар торчит. Я уж этого старика, наверно, час жду, пока он уйдет. А он все разговаривает сам с собой…
— Парамонов, это ты? — спросил Толя. — Как ты сюда попал? У тебя же ведь билет?
— Я. А это ты, Толька? — засмеялся Юра. — Билет у меня в кармане. Так интереснее! Тсс! Не смейтесь! Он совсем рядом.
И действительно, Толя справа от себя услышал старческий голос. Кочегар пел дребезжащим тенорком:
Ванька-ключник, злой разлучник,
Разлучил князя с женой…
— Что это за песня? — спросил Толя.
— А кто его знает! Он уж тут без вас, наверно, песен двадцать мне пропел…
Вдруг Толя зажмурился. Перед ним распахнулась дверь, и в угольную яму брызнул ослепительный электрический свет. На пороге, в зимней шапке-ушанке, в валенках с калошами из красной резины, стоял старик с лопатой в руках. Толя сразу его узнал. Это был Савелий Яковлевич. Не заметив ребят, сидевших в углу, он поддел лопатой уголь и понес его к топке.
«Пропали! — подумал Толя и прижался к Парамонову. — Истопник нас поймает, поведет к директору, а там — родителей вызовут! Скандал будет! И хорош же я — куда залез!»
Истопник снова вернулся, но уже не с лопатой, а с кувалдой в руках и стал разбивать уголь. Кувалда взлетала над Толиной головой, и при каждом взмахе душа у него уходила в пятки. «Сейчас как трахнет по башке! Из-за танцев пострадаю!» Потом старик взял лопату, и через секунду Толя почувствовал, что его нога уже лежит на лопате и ее выносят на свет. Толя невольно отдернул ногу.
— Э-э… да тут кто-то есть! — вдруг сказал Савелий Яковлевич. — А ну-кось, давай… Постой, да вы, никак, втроем?
Толя вылез из ямы. За ним в котельной появились еще два приятеля. Под глазами и под носом у всех были черные разводы. Руки от угольной пыли казались обуглившимися.
— Вы зачем здесь сидите? — прищурив левый глаз, сердито спросил старик.
— На танцы, Савелий Яковлевич, торопимся, — бойко сказал новый Толин приятель, который затянул его в эту яму, и, улыбнувшись кочегару, как старому знакомому, сдвинул большим пальцем на затылок свою кепочку.
