В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле - [228]

В поле с Дмитрием Андреевичем мне пришлось работать всего один краткий сезон, когда мы готовили экскурсию в Приольхонье и на о. Ольхон к IX Пленуму Геоморфологической комиссии осенью 1969 г. Меня удивляло то обстоятельство, что он, внимательно наблюдая за изменением геоморфологического ландшафта, редко доставал полевой дневник для фиксации полевых наблюдений и не имел фотоаппарата. Но при определении объектов экскурсионной демонстрации он всегда проявлял детальную осведомленность в предмете исследования и находил главное, что надо выделить и предложить к дискуссии. Кроме того, он всегда обращал наше внимание на эстетическую строну наблюдаемого геоморфологического ландшафта. Во всем увиденном в поле находил романтические мотивы, которые отображал в стихотворной форме.

В общении с выдающимися учеными, прибывающими к нам из-за рубежа, он оставался прежним свободным и раскованным человеком, как и со всеми нами в обычной обстановке. Он одинаково легко находил общий язык и с рабочим в партии, и с академиком, обремененным званиями и наградами, сохраняя при этом высокий интеллигентный уровень. Вспоминается эпизод приема в доме Тимофеевых профессора Дурбанского университета Л. Кинга. После скромного, но сугубо научного приема в лаборатории у Н. А. Флоренсова и научной экскурсии по Байкалу, был запланирован обед в семье переводчика его знаменитой книги «Рельеф Земли» Д. А. Тимофеева. Татьяна Михайловна, его супруга, пребывала в легкой панике, так как в магазинах полки были пустыми, а в домашнем холодильнике «гуляла мышь на аркане». Времена были голодные. Вызвался помочь один из научных сотрудников Стас Обухов. У него были связи с директором нашего гастронома. Через 15 минут Стас принес двух куриц и обед состоялся в лучших традициях русского застолья с обсуждением сравнительной характеристики озера Байкал и аналога его в Африканском рифте озера Танганьики.

Дмитрий Андреевич был не только талантливым ученым и организатором науки, но обладал чудесным даром притягивать к себе людей. По праздникам или просто так в его доме часто бывали шумные вечеринки. Собиралась в основном академическая молодежь. Он был всегда тамадой и мастерски управлял разухабистым коллективом. Он любил сам петь, много знал песен и романсов, но и давал разгуляться всем остальным членам «временного коллектива». В его компании всегда было свободно, тепло и весело: песни под гитару, рассказы «бывалых» и всякие трали-вали перемежались с научными дискуссиями, писанием коллективных статей и обсуждением последних социальных новостей. Дни и ночи, проведенные с Дмитрием Андреевичем в иркутский этап его жизни, я вспоминаю как лучшие годы своей жизни.

А. А. Свиточ Вспоминая друга

Дмитрия Андреевича Тимофеева я знал много лет, сначала по работам и шапочному знакомству на разных научных и околонаучных собраниях. Близко мы познакомились и подружились семьями, когда оказались соседями по дачам. В 1981 году в Черустях, на границе Московской и Владимирской областей мы получили по 10 соток земли. Это была гиблая заболоченная низина, заросшая густым ивняком. Тучи комаров носились над этими просторами в любое время года, в жару комары разбавлялись стаями оводов. Жена Дмитрия Андреевича – Татьяна Михайловна – называла это место «джунглями», а сам Дмитрий Андреевич более романтично – «Простоквашино». Первые годы жили как первопроходцы «дикого Запада» – ни воды, ни газа, ни керосина.

Держались крепкой группой – Тимофеевы, Свиточи, Каплины. Ночевали то в палатке, то в съемной комнате в деревне, то у Павла Алексеевича – первого построившего дом. Все любили друг друга, часто вместе ели, пили, говорили. Дима был очень галантным кавалером, всегда и всем женщинам делал комплименты, каждую уверял, что потрясен ее умом и красотой. Все женщины, независимо от возраста, звали его Димочкой. Путь на «дачи» был и далек, и долог, требовал использования разных видов транспорта – метро, электричка, «кукушка», «кукушонок» и еще немножечко пешком. Истинный полевик, Дмитрий Андреевич не роптал, уставших в конце пути мог поддержать забавными историями, а уж когда достигали дома, то и рюмочкой. Жил на природе с удовольствием, с любовью, с интересом. Не было лучшего знатока окружающего нас мещерского леса, где как синий дым стелилась у ног черника, на бледно-зеленом мху стояли яркие кустики с красными гроздьями брусники и почти весь сезон – грибы. Дима был отменный грибник, любил сам процесс их сбора, ведь это как игра: они прячутся – он ищет.

А каким рыбаком он был! На дачных участках находится противопожарный пруд. По утрам я там делал зарядку. Прибегал рано и обязательно заставал сидящего на берегу Д.А., смолящего сигаретку, в плаще (от комаров) и непременно с уловом плотвички, реже карасей. Мое появление, конечно, не вызывало восторгов – все же купание пугает рыбу, но «добро» на плаванье я всегда получал.

Самое приятное время в «Простоквашино» – вечера. Обычно мы семьями собирались на террасе Павла Алексеевича Каплина. Димина жареная рыбка, мелкая, вместе с косточками и, конечно, внутренностями, была необычайно вкусна, полезна и популярна. Ее съедали в первую очередь. Разговоры, разговоры, обо всем – от науки до спорта. Д.А. после нескольких рюмок уверял, что он потомок Чингиз-Хана, даже просил подтвердить их портретное сходство. Вообще он был прекрасным, интересным рассказчиком, слушать его всегда доставляло удовольствие. Наше совместное житье в Черустях длилось больше 15 лет, и это было очень славное время!