В начале было воспитание - [65]
Напротив, есть гораздо больше оснований предполагать, что, когда семья Гитлеров жила в Леондингине и отцу уже было за шестьдесят, он махнул рукой на непослушного мальчишку и вообще перестал заниматься его воспитанием» (Jetzinger, 1957, S.94).
У меня также нет никаких причин сомневаться в правильности хронологии Етцингера, а, значит, я еще больше убеждаюсь в том, что Адольфа начали избивать, когда ему еще даже не исполнилось четырех лет. Тому подтверждение вся жизнь Адольфа Гитлера. Не случайно в «Майн Кампф» говорится о «трехлетнем ребенке» (см. ниже). Етцингер очевидно предполагает, что такое просто невозможно. А почему нет? Ведь маленький ребенок очень часто становится для взрослого воплощением вытесненного в подсознательное, а затем отщепленного зла[14]. В педагогических трактатах, в частности, в необычайно популярных в свое время книгах доктора Шребера, настоятельно рекомендовалось подвергать младенцев телесным наказаниям. В них подчеркивалось, что нужно начинать изгонять зло с самого раннего возраста, а иначе «оно воспрепятствует развитию добра». Кроме того, из газет мы знаем, что матери часто избивают новорожденных. Наверное, мы знали бы гораздо больше, если бы педиатры откровенно рассказали о том, с чем им приходится сталкиваться ежедневно. Однако вплоть до недавнего времени их заставляла молчать необходимость соблюдения врачебной тайны (по крайней мере так обстояли дела в Швейцарии), а теперь они молчат или по привычке, или «по соображениям морали». Если же кто-либо усомнится в том, что с Адольфом Гитлером в детстве жестоко обращались, то процитированный отрывок из книги Етцингера содержит совершенно объективную информацию, хотя сам автор хотел доказать противоположное, во всяком случае, сознательно. Подсознательно же он явно чувствовал шаткость своей позиции. Или Ангела по-настоящему боялась строгого отца, и тогда Алоиз вовсе не был таким добродушным, каким его изображает Етцингер, или же он был действительно добрым, но тогда Ангеле не нужно было его бояться.
Я так долго разбирала этот отрывок лишь потому, что он четко доказывает, как снисходительное отношение автора к родителям искажает биографии. Такая позиция (по сути педагогическая) влечет за собой самые неожиданные интерпретации. Так, Етцингер говорит, что Гитлер «пудрит секретарям мозги», хотя на самом деле он рассказывает горькую правду. Далее автор утверждает, что Адольф не относится к числу «детей, которых истязали», поскольку был «непослушным и упрямым» и за это «получал заслуженное наказание». К тому же его отец «был прогрессивным человеком», и «это проявлялось во всем» (!). То, как Етцингер понимает прогрессивность, представляется по меньшей мере странным. Впрочем, действительно есть отцы, имеющие прогрессивные суждения о чем угодно, кроме воспитания детей, которых (или одного из которых) они и подвергают насилию. А вот пример вывода, неверного с точки зрения психологии. По мнению Феста, лишь подготовленная Франком в 1938 г. справка о возможном еврейском происхождении Алоиза Гитлера вызвала у фюрера бурный всплеск ненависти к отцу. Но если я считаю, что зародившаяся в детстве Гитлера ненависть к отцу в дальнейшем вылилась в ненависть к евреям, то Фест, напротив, полагает, что Адольф Гитлер только в зрелом возрасте проникся ненавистью к отцу.
Он пишет:
«Можно только догадываться, какую реакцию вызвали эти сведения у человека, как раз вознамерившегося захватить власть в Германии, однако многое говорит о том, что постоянная неприязнь к отцу внезапно перешла в открытую ненависть. В мае 1938 г., сразу же после присоединения Австрии, он приказал устроить на месте деревни Деллерсхайм и близлежащих окрестностей учебный полигон. Место, где родился его отец и где была захоронена его бабушка, танки вермахта сровняли с землей» (J.Fest, 1963, S.18).
Столь лютая ненависть к отцу никак не может внезапно зародиться в голове взрослого человека, она не может быть вызвана «интеллектуально обоснованным» антисемитизмом, ее корни уходят в смутные воспоминания о далеком детстве. Симптоматично и то, что и Етцингер меняет местами причину и следствие, когда пишет, что после сообщения Франка «политическая ненависть» к евреям «вылилась» в «личную ненависть» к отцу и членам семьи (ср. Jetzinger, S.54).
После смерти Алоиза выходившая в Линце газета «Тагеспост» опубликовала некролог, в котором, в частности, говорилось: «И хотя порой с уст его срывалось резкое слово, под грубой оболочкой билось доброе сердце. Он был всегда готов отстаивать право и справедливость, и благодаря обширным знаниям всегда мог сказать весомое слово». С надгробного камня на его могиле на нас взирает решительный чиновник таможенной службы, взгляд которого устремлен поверх наших голов (цит. по: Toland, 1977, S.34).
Согласно Смиту, «Алоиз даже испытывал глубокое уважение к правам человека и заботился о благосостоянии людей» (Stierlin, S. 20).
