В начале было воспитание - [100]

При составлении конспекта второй части книги у меня и в мыслях не было заниматься изучением проблемы сохранения мира на Земле. Я лишь хотела поделиться с родителями своим двадцатилетним опытом занятий практическим психоанализом и объяснить им, что именно он лег в основу моего негативного отношения к педагогике. Не желая ничего рассказывать о своих пациентах, я выбрала судьбы трех людей, представлять которых общественности нет никакой нужды, поскольку они либо хорошо известны, либо сами рассказали о себе. Но написание книги сродни авантюрному путешествию, когда сам не знаешь, куда попадешь.

Я могу лишь затронуть проблему сохранения мира на Земле, т.к. я себя не чувствую в этой области достаточно компетентной. Но исследование жизни Гитлера и попытка, основываясь на методах психоанализа, объяснить его преступления перенесенными в детстве унижениями не могли остаться без последствий. Я просто была вынуждена вплотную заняться вышеупомянутой проблемой и в результате поняла, что есть основания как для оптимизма, так и для пессимизма.

На грустный лад меня настраивает мысль о том, что, как бы нам это ни было неприятно, мы очень сильно зависим не только от государственных и общественных институтов, но и от поступков и настроения отдельных личностей, которые прошли ту же школу воспитания, что и большинство населения, и потому вполне способны увлечь за собой народные массы. Люди, сознанием которых в детстве манипулировали «в педагогических целях», в зрелом возрасте вряд ли поймут, что их вновь используют в чьих-то интересах. Человек с задатками вождя, в котором массы видят отца, в сущности (как и кое-кто из строгих, не терпящих возражения отцов), лишь ребенок, желающий отомстить за совершенное над ним насилие. Народ нужен ему только как средство для осуществления собственной заветной цели — отмщения.

Именно зависимость «великого вождя» от собственного детства и невозможность предсказать, к нему приведет реализация колоссального потенциала ненависти, накопившегося в подсознании, делают его особенно опасным для общества.

Не следует забывать, однако, что есть и повод для осторожного оптимизма. Из всего прочитанного о детстве преступников, в том числе и Гитлера, я могу сделать следующий вывод: ни один из них не являлся изначально неким извергом, которого педагоги напрасно пытались наставить на «путь добра». Повсюду я видела перед собой лишь беззащитных детей, над которыми взрослые жестоко измывались, зачастую делая это во имя «высоких идеалов». Таким образом, мой оптимизм обусловлен надеждой на то, что общество в конце концов перестанет мириться с жестоким обращением с детьми, если признает, что:

а) данная система воспитания предназначена не для блага ребенка, а исключительно для удовлетворения потребностей самих воспитателей и утоления их жажды власти и мести, и что ни о каком благе ребенка даже речи не идет;

б) жертвами этой системы являются не только несчастные, подвергшиеся истязаниям дети, но в конечном итоге все мы.

Любое насилие, даже совершенное без злого умысла, — причиняет боль

Если человек действительно хочет простить тех, кто измывался над ним, он вовсе не должен сдерживать свою ярость. Только когда он признает, что с ним поступили несправедливо, назовет насилие насилием и позволит себе открыто возмутиться и возненавидеть, ему откроется путь к подлинному прощению. Достаточно вспомнить о причиненном тебе в раннем детстве зле, эмоционально воспринять его и перестать сдерживать гнев и ненависть, как через какое-то время для них не найдется места в твоей душе. На смену им придут горечь и боль, за которыми последует понимание смысла многих поступков родителей. Лишь после внимательного изучения их детства и избавления от ненависти, накопившейся в подсознании, может постепенно вызреть чувство подлинного сострадания к ним. Никакие предписания и заповеди здесь не помогут, такое чувство само возникает в исцеленной от яда ненависти душе. Солнце не нужно силой вытаскивать на небо, когда рассеялись облака: оно просто светит.

Если взрослый человек сумел пробиться к истокам поведения родителей и понять, какими конкретными обстоятельствами было обусловлено их жестокое обращение с ним, то со временем он без помощи священников или педагогов поймет, что физическое насилие над ним не доставляло родителям никакой радости, и что они поступали так вовсе не из желания продемонстрировать мощь или от избытка жизненных сил. Просто они не могли поступать по-другому, т.к. сами были жертвами традиционной системы воспитания.

Многие люди не в состоянии понять элементарную вещь: любой насильник одновременно является жертвой. Совершенно ясно, что человек, с детства чувствовавший себя сильным и свободным, никогда не будет унижать других. Приведу выдержку из дневниковых записей Пауля Клее.

«Я все время пытался сделать какую-нибудь гадость маленькой некрасивой хромой девочке. Всю их семью я ни в грош не ставил, особенно мать, но притворяться умел и, смиренно опустив глаза и изображая из себя пай-мальчика, просил отпустить со мной малышку погулять. Какое-то время мы мирно шли рука об руку, но затем на небольшом поле, где рос картофель и водились божьи коровки, или даже не доходя до него, я чуть отставал и, выбрав момент, несильно бил мою подопечную сзади. Девочка падала, потом я отводил ее зареванную домой и с невинным видом говорил матери: „Случайно упала“. Я проделывал это несколько раз, и госпожа Энгер так ни о чем и не догадалась. Девочке, по-моему, было лет пять-шесть» (..., 1975, S. 17).