В мутной воде - [14]

Шутка не выходила, и лицо старика по-прежнему было смущенное.

— Я таки задержал его, — продолжал он, усиленно мигая Венецкому, — а он торопится. Ему надо являться к начальству. Военная служба — строгая служба, опаздывать нельзя. Я помню, у нас в полку в тысяча восемьсот сорок первом году один тоже бравый молодой человек не явился вовремя к начальству, так что бы, ты думала, вышло?..

Генерал начал было рассказывать, что вышло, но увидал в глазах Елены такую мольбу, что круто оборвал рассказ и вопросительно глядел на Елену.

Венецкий между тем собирался уходить.

— Папа… голубчик!.. — шепнула Елена.

Старик засуетился, подошел к Венецкому, взял его за руку и сказал:

— Да ты куда же, Алексей Алексеевич, так торопишься!.. Четверть часика подожди… За четверть часа начальство не взыщет… Ведь вы с Лелей старые знакомые… Давно не видались!

Он обнял Венецкого и подвел его к Елене.

— Вот садись да поговори с Лелей, а то ты словно какой нелюдим, так ни слова не сказал, да и бежать!.. Это, братец, нехорошо… В наше время артиллеристы молодцами были… — шутил старик, с нежностью встречая благодарный взгляд Елены…

Затем генерал вдруг взглянул на часы и промолвил:

— А и я-то хорош, нечего сказать! Не похвалит меня доктор… С вами-то и забыл, что мой крейцбруннен меня давно ждет! Иван никогда не вспомнит! — ворчал старик, словно бы сердясь на Ивана. — Никогда не подаст! Пойду пожурю его да выпью воды… И то опоздал четверть часа, а тут главное дело аккуратность… Так и доктор говорит, а он правду говорит!

И, довольный, что так ловко выдумал предлог, старик вышел из кабинета, прошел в столовую и нервно заходил по комнате, чутко прислушиваясь, не позвонят ли в передней. Доброму старику очень хотелось, чтобы жена его не вздумала вернуться в эти минуты домой и не помешала бы «этим бедным молодым людям».

«Я им позволил это свидание в первый и последний раз!» — утешал себя старик.

— Было бы жестоко не позволить! — прошептал он, продолжая ходить на часах…

II

— Алексей Алексеевич… Простите ли вы меня? — проговорила Елена, когда молодые люди остались одни.

— Я… вас… простить?.. И вам не стыдно меня об этом спрашивать! — тихо упрекнул Венецкий, поднимая на Елену глаза.

В этих кротких глазах светилась такая преданная любовь, что нервы Елены не выдержали. Крупные слезы тихо закапали на платье, а между тем счастливая улыбка, точно радуга, засияла на ее лице.

Она взяла руку Венецкого и крепко пожала ее, как бы безмолвно благодаря этим пожатием.

— Елена! Вы плачете? Вы очень несчастливы? Да? Что же вы ничего не говорите?.. — проговорил он упавшим голосом.

Она заглянула ему в глаза так нежно, так ясно, что Венецкий в эту минуту совсем забыл, что Елена замужем и что свидание это, быть может, последнее. Перед ним была та самая Елена, которой летом еще он так горячо шептал слова любви.

Он тихо припал к ее руке, осыпая ее поцелуями.

— Добрый мой… хороший! — тихо шептала она. — Вы еще меня утешаете… Я сделала вам столько зла…

— Но вы, Елена, вы?.. Что вы с собой сделали? — вдруг крикнул он, вспомнив действительность и приходя в себя.

— Не говорите об этом! — как-то серьезно проговорила Елена. — К чему спрашивать? Поздно!.. Ведь вы все знаете.

— Знаю…

— Скажите, мой друг, как бы вы поступили на моем месте?.. Отвечайте мне, скажите правду, что думаете…

И она глядела ему прямо в глаза с какою-то грустною улыбкой.

— Вы знаете отца… Его страдания были моими страданиями… Я много понимала, хотя отец никогда не жаловался, а ему тяжело было… Мать никогда не любила его и…

Она колебалась договорить.

— И… обманывала! — с трудом выговорила Елена.

Но потом, помолчав, она продолжала, как бы желая облегчить свое горе:

— Какова была бы его жизнь, если бы его на старости лет исключили из службы за долги?.. Он этою бы не перенес… Вы знаете, ведь он в делах ребенок… Мать мне все рассказала… Что доканчивать!.. — печально добавила она.

— Но разве дядя не мог помочь вам?

— Дядя… я с ним вообще редко говорила. Мать объяснила мне, что он папу не любит и что он против нас… Последнее время он почти не бывал у нас, недавно женился.

— Ах, Елена!.. Я боюсь, что вас обманули и что вы принесены в жертву…

— Что вы говорите, Алексей Алексеевич?.. Разве мать, какова бы она ни была, захочет погубить свою дочь?..

— Но… я все-таки ничего не понимаю… И знаете ли что?..

Он хотел было снова высказать ей свои подозрения, но остановился.

«К чему? И без того ей тяжело. Зачем лишние страдания…» — подумал он.

Слезы душили его.

— Оставим это… Все равно поздно!.. — проговорила Елена. — Ведь вы простили меня и не бросите в меня камнем?.. Не скажете, что я… я… продала себя за богатство.

Она не могла дальше продолжать и зарыдала. Венецкий и сам не выдержал. Он взял ее руку и осыпал ее поцелуями, смачивая ее в то же время слезами.

Незаметно протекали минуты, а они сидели тихо, утешая друг друга, как два больные, приговоренные к смерти. Им было так хорошо вдвоем, что они не слыхали, как у дверей старик уже несколько раз покашливал. Наконец кашель раздался сильный. Они оба услыхали и грустно взглянули друг на друга.

— Пора! — проговорил Венецкий. — Прощайте же, моя ненаглядная… Прощайте!..