В Мраморном дворце - [46]

Tres cher Costia,

Je te remercie mille fois pour ta bonne lettre et demande bien pardon de ne pas f’avoir r’epondu avant. Je voulаis toujours venir moi-meme, j’ai si envie de te revoir, je pense tant a toi et me rejouis que tu te sens enfin mieux.

C’est affreux comme tu dois avoir souffert pauvre. Peut-etre pourrais je venir dans le courrant de cette semaine, j’ai si envie de vous revoir tous les deux.

C’est ton fils Гавр. qui t’apportera ces lignes e′crites au the′atre.

Je t’embrasse bien tendrement ainsi qu’Elisabeth. Que Dieu te benisse.

Ta affectionnee

Minny[1].

Каждое воскресенье в ту зиму я бывал в Мариинском театре, в балете. Мне очень нравилась артистка А.Р. Нестеровская (в дальнейшем я буду называть А.Р. Нестеровскую просто А.Р.). В антрактах я приходил на сцену с ней разговаривать и скоро стал бывать на ее маленькой квартире, в которой она жила со своей матерью, очень почтенной женщиной из дворянской семьи родом с Кавказа. Таким образом между нами завязались дружеские отношения.

Зимой этого же года я стал членом Императорского яхт-клуба. Произошло это следующим образом: у великого князя Андрея Владимировича в его дворце, на Адмиралтейской набережной, был концерт, играл какой-то знаменитый скрипач. Много было гостей из высшего петербургского общества. Я обратился к бывшему на концерте генерал-адъютанту Николаеву, завсегдатаю яхт-клуба, с просьбой устроить так, чтобы меня записали в члены, что и было сделано. Я был страшно рад вступить в яхт-клуб, но не смел сказать о том, что я сделал это, ни отцу, ни дяденьке, потому что они оба были противниками клубов, а на яхт-клуб смотрели как на рассадник сплетен и интриг, что, конечно, было правдой. Когда же отец об этом узнал, то выразил свое неудовольствие матушке. Она ответила, что я совершеннолетний и если поступил в клуб, то это мое личное дело. По-видимому, отец на этом успокоился, но не так было с дяденькой. Он узнал о моем вступлении, по-видимому, от генерала Ольхина, с которым был в хороших отношениях. Как-то, сидя у отца в кабинете в Павловске, дяденька начал рассказывать, что делается в яхт-клубе, с явным намерением вызвать меня на реплики и, таким образом, заставить обнаружить, что я тоже состою в клубе. Но я молчал как рыба, и дяденькин маневр не удался.

Встретив в клубе, еще в первые дни по моем вступлении, отставного преображенца графа Лорис-Меликова, я просил его не говорить об этому моему отцу. Лорис рассказывал мне, что сам вступил в клуб во время командования Преображенским полком моим отцом и потому должен был спрашивать его разрешения. Отец дал свое согласие, но крайне неохотно.

Вступить-то в клуб я вступил, но бывал в нем очень редко, потому что по своему характеру я стеснялся ездить в клуб и там встречаться со старыми генералами и моими дядями: Николаем Николаевичем, Николаем Михайловичем и Сергеем Михайловичем.

В марте месяце я поехал на Ривьеру. В день моего отъезда за границу я переоделся в Павловске в штатское платье и в таком виде поехал в поезде в Петербург. Перед отъездом я заехал к великому князю Андрею Владимировичу, и мы вместе с ним поехали на вокзал. Он был тоже в штатском, в коричневом пальто и котелке. На подъезде его прислуга, прощаясь с ним, целовала его в плечо; меня это очень удивило, потому что в нашем доме никогда этого не делалось. Андрей Владимирович мне объяснил, что это старая традиция. По-видимому, в нашем доме эта традиция была отменена моим дедом или моим отцом.

Я ехал с Андреем Владимировичем в одном купе. Спал наверху, а он внизу. В нашем же вагоне ехал дядя, великий князь Георгий Михайлович, с генералом Эшапаром и адъютант Андрея Владимировича фон Кубэ.

На вторую ночь мы приехали в Венецию и, воспользовавшись тем, что наш поезд долго там стоял, вышли полюбоваться Большим каналом. При этом я вспомнил моего отца, который очень любил Венецию. Незадолго до нашего приезда в Канны в наш вагон вошла тетя Анастасия, выехавшая навстречу своему брату Георгию. Она каждую зиму проводила на Ривьере.

В Каннах мы остановились в большой гостинице “Карлтон”, на набережной. Была Страстная неделя, мы говели и дважды в день ходили в прелестную русскую церковь. В Каннах жил в то время на своей вилле Казбек великий князь Михаил Михайлович со своей семьей. Его жена, графиня Торби, рожденная графиня Меренберг, была дочерью Нассауского принца Николая и его морганатической жены, графини Меренберг, дочери поэта А.С. Пушкина. Я видел ее, но не был ей представлен. У Михаила Михайловича было две дочери и сын.

Как-то на Страстной неделе я обедал у великого князя Михаила Михайловича с Андреем Владимировичем и Георгием и Сергеем Михайловичами. Я в первый раз видел графиню Торби и сидел подле нее. Она была очень симпатична.

Дом Михаила Михайловича был поставлен на широкую ногу, и чувствовался в нем большой порядок. Подавали лакеи в синих ливреях. Все они были немцы, бывшие солдаты прусской гвардии, очень подтянутые и производившие прекрасное впечатление. После обеда большинство гостей село играть в карты, а Михаил Михайлович играл на биллиарде с генералом Эшапаром. Я в карты играть не умел и смотрел, как играет Михаил Михайлович.