В Москву! - [10]
Две вице-мэрши — одна с прямоугольной фигурой и квадратной прической, а другая с квадратной фигурой и прямоугольной прической — пили на брудершафт. Жирный мэр с обиженной рожицей усадил на колено толстозадую украинку, днем подрабатывавшую официанткой, из тех, про которых в Сочи говорят «приехала заработать на отъезд». Мэр совал ей в руку рюмку с водкой, а она хохотала и приговаривала:
— Ви мне, батьку, бильше не налывайте, бо я вже такая, як вам трэба.
Вокруг стола пять полуодетых журналисток изображали утомленную томность. Еще пять изображали милую заспанность. Каждая из них знала, что ее последний шанс вырваться из беспросветного будущего — это остаться сегодня в «Лазорьке» с Бирюковым и сделать ему такой минет, чтобы он забрал ее в Москву.
Норе вдруг стало стыдно, что она все-таки пришла. Она уже развернулась в сторону выхода, но тут чья-то рука поймала ее запястье, отчего она вздрогнула.
— А вот и вы, — улыбнулся слегка пьяный Бирюков. — Любительница северного чая.
— Я уже собиралась уходить.
— Вы только пришли, я же видел. Впрочем, я тоже собирался уходить. Мы с вами идем в ресторан.
— Это вы так решили?
— Да, это я так решил. А вы разве против?
— Вообще-то я не собиралась ни в какой ресторан, и тем более с вами, — неуверенно сказала Нора.
— Я тоже не собирался. Но вы же видите, что тут происходит. Я не могу ужинать в такой обстановке.
— Я думала, вам приятно то, что тут происходит.
— Вы меня плохо знаете. Но мы это исправим.
Нора посмотрела на руку Бирюкова, по-прежнему державшую ее запястье. Рука была совсем не интеллигентная, широкая, грубая и очень уверенная.
Бирюков обладал массивной спиной, впечатляющим ростом, резкой линией челюсти и взглядом слегка исподлобья. Было в нем чтото буйволиное, что-то, из-за чего склонные к мазохизму девушки, увидев его однажды, надолго теряли волю. Нора с ужасом констатировала, что Бирюков являл собой воплощение той грубой мужской красоты, про которую Норина мама всегда говорила: «Ну и уроды тебе нравятся».
«Ладно, я пойду с ним, а потом напишу про это заметку», — подумала Нора и вышла из зала. Бирюков вышел за ней. Десять пар накрашенных глаз послали им вслед ядовитые стрелы.
У машины стоял уже известный чернявый, каких на побережье миллион. Увидев шефа с девушкой, он понимающе ухмыльнулся.
— Отвези нас в хорошее место поужинать, — сказал Борис.
— Почему не отвезу — отвезу! В «Лурдэс» вас отвезу. У кого бабки есть, никуда больше не ездят, кроме туда, — сказал чернявый.
— У вас местный водитель? — спросила Нора. — А мы писали, что вы с собой привезли московского.
— Нет, московского привезла с собой моя жена.
— А вы женаты?
— Конечно, женат.
Норе стало немножко неприятно, что Борис женат, а почему неприятно, она не поняла, и от этого ей стало еще неприятней.
— Только давайте сразу договоримся, — сказала она, — я с вами еду ужинать исключительно из профессионального интереса. То есть ночевать я буду в своей гостинице.
— Это вы зря, — ответил Борис. — В моей гораздо комфортнее. Впрочем, я могу сделать вид, что тоже вас пригласил из профессионального интереса. Считайте, что я изучаю местные нравы. Как Воланд.
— Как кто?
— Девушка! — укоризненно сказал Борис. — Вы на журфаке учитесь?
— На журфаке. Четвертый курс.
— Вконец угробили образование, козлы, — к чему-то сказал Бирюков. — Впрочем, меня это не удивляет.
Нора покраснела и на всякий случай не стала спрашивать, какие козлы, чтоб не вышло, как с Воландом.
— Майдрэс, скажи, ты тоже не знаешь, кто такой Воланд? — спросил Бирюков водителя.
— Воланд? Конечно, знаю! Из «Южных Вежд» бухгалтер! Короче, спер три лимона и теперь в России прячется.
— Где-где прячется?
— Не знаю, в России где-то.
— А мы, по-твоему, где? — развеселился Бирюков.
— Мы, ясное море, где — в Сочи. А он — в России.
— Да-а, — протянул Бирюков. — Еще пару лет с этими козлами, и у нас даже в Новгороде Великом будут думать, что Новгород отдельно, а Россия отдельно. Чечни им мало.
— С какими козлами? — все-таки спросила Нора.
— С такими, которые в Кремле сидят.
Нора вспомнила, как, готовясь к командировке, она прочитала в московской газете статью про Бирюкова. Там было сказано, что Бирюков поссорился с кем-то новеньким из правительства и ушел в оппозицию. Про политику Норе было неинтересно, и она не дочитала.
Тут отозвался Майдрэс:
— А при чем тут Кремль? В Сочи так всегда было, что мы отдельно, а Россия — отдельно, даже еще когда Советский Союз был. Я вообще недавно только узнал, что Сочи — это тоже Россия. А знаешь, как узнал? Решил, короче, к брату в Трабзон поехать. А в порту, где билеты продаются, на стене объявление — кто хочет ехать в Трабзон, короче, не забывайте, что нужен загранпаспорт. Я ей говорю: «Э! Ты че? Какой загранпаспорт? Тут три часа на катамаране!» А она, короче, говорит: «Трабзон — это уже не Россия». А я говорю: «Ясное море, что Трабзон не Россия, а мы что — Россия?» Всю жизнь, короче, прожили, думали, что мы в Сочи живем, на Кавказе, короче, а теперь оказалось — в России!
— Потрясающе! — засмеялся Борис. — А что, по-твоему, вообще Россия? Она где?
— Россия? Это, короче, где-то за Кубанью. Не, ну теперь-то я знаю, что мы тоже Россия, но как-то это не чувствуется, короче. Да ты кого хочешь спроси, тебе все скажут: мы живем в Сочи, а Россия далеко. Там полно разных городов непонятных, короче. Например, там есть город Сык-тыв-кар. Оттуда одни две телки в прошлом году приезжали, но это, короче, потом расскажу… Еще там есть какой-то Йошкар-Ола. Где это вообще — Йошкар-Ола, кто-нибудь знает? Это ж надо название такое, короче, придумать! Еще хуже, чем Сык-тыв-кар, — возмущался Майдрэс. Он жестикулировал так, что иногда выпускал руль из обеих рук.
«В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще, просто стихи, душа и струны. Не стоит делить жизнь только на две части».
Пьесы о любви, о последствиях войны, о невозможности чувств в обычной жизни, у которой несправедливые правила и нормы. В пьесах есть элементы мистики, в рассказах — фантастики. Противопоказано всем, кто любит смотреть телевизор. Только для любителей театра и слова.
Впервые в свободном доступе для скачивания настоящая книга правды о Комсомольске от советского писателя-пропагандиста Геннадия Хлебникова. «На пределе»! Документально-художественная повесть о Комсомольске в годы войны.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.