В море - [2]

Рядом с ним поставили ведро холодной воды, которую он поминутно зачерпывал кружкой и тоненькой струйкой лил на ужасную рану.

— Шел бы ты вниз, — бросил ему брат.

Жавель-младший послушался, но через час опять поднялся на палубу: в одиночестве ему стало не по себе. К тому же его тянуло на воздух. Он вновь опустился на парус и стал смачивать рану водой.

Лов шел успешно. Вокруг раненого бились в предсмертных судорогах большие белобрюхие рыбы. Он глядел на них и все поливал водой разможженную руку.

У самой Булони опять налетел шквал, и суденышко вновь начало свой безумный бег, взлетая, падая и нещадно встряхивая несчастного раненого.

Спустилась ночь. Шторм не стихал до рассвета. На заре снова показалась Англия, но волнение несколько улеглось, и баркас галсами пошел к Франции.

К вечеру Жавель-младший позвал товарищей и показал им черные пятна, грозные симптомы гангрены, на той части руки, которой уже не владел.

Рыбаки посмотрели и высказали свое мнение.

— Похоже, антонов огонь, — заметил один.

— Польем-ка морской водою, — предложил другой.

Принесли забортной воды и плеснули на рану. Жавель-младший побелел, заскрипел зубами, весь передернулся, но не застонал.

Когда боль отпустила, он сказал брату:

— Дай нож.

Тот дал.

— Подержи мою руку на весу, вот так, и оттягивай кверху.

Брат подчинился.

Тогда Жавель-младший принялся резать сам. Он резал неторопливо, старательно, одно за другим отсекая последние сухожилия острым, как бритва, лезвием; вскоре, от руки осталась лишь культя. Несчастный перевел дух и пояснил:

— Так надо. Иначе помру.

Ему, видимо, полегчало, дыхание сделалось глубоким. И он вновь стал поливать водой обрубок руки.

Ночь опять выдалась неспокойная, подойти к берегу не удалось.

Утром Жавель-младший взял свою отрезанную руку и тщательно осмотрел. Она уже разлагалась. Пришли взглянуть и остальные. Они поочередно щупали ее, поворачивали, обнюхивали.

Брат сказал:

— Бросим в море. Самое время.

Но Жавель-младший обозлился.

— Ну нет! Ну уж нет! Это мое, верно? Рука-то моя!

Он отобрал ее и положил между ног.

— Она же сгниет, — возразил старший.

Тогда несчастному пришла удачная мысль. Когда плавание затягивается, рыбу для сохранности кладут в бочки с солью

— А если ее в рассол сунуть? — спросил он.

— Дело! — одобрили другие.

Команда опростала бочку, набитую уловом последних дней. Руку опустили на самое дно, засыпали солью и опять, штука за штукой, накидали туда рыбу.

Кто-то пошутил:

— Только б о ней не забыть, когда распродажа будет.

Все, кроме братьев Жавель, рассмеялись.

Ветер по-прежнему не утихал. Уже на подходе к Булони баркасу пришлось лавировать до десяти утра следующего дня. Раненый безостановочно поливал культю водой.

Время от времени он поднимался и мерял шагами палубу.

Старший брат, стоя у штурвала, следил за ним глазами и качал головой.

Наконец судно вошло в гавань.

Врач осмотрел рану и нашел, что она в хорошем состоянии. Он сделал перевязку и предписал полный покой. Но Жавель не соглашался лечь, пока не заберег свою руку; он тут же вернулся в гавань и разыскал бочку, которую заранее пометил крестом.

Ее содержимое вытряхнули к его ногам, и он подобрал руку; она хорошо сохранилась в рассоле — даже посвежела с виду, хотя и сморщилась. Он завернул ее в припасенное полотенце и пошел домой.

Жена и дети долго рассматривали обломок отцовского тела, ощупывали пальцы, выковыривая крупинки соли из-под ногтей; затем позвали столяра, и он снял мерку для гробика.

Наутро вся команда баркаса явилась на похороны отсеченной руки. Траурную процессию возглавляли оба брата. Гробик с мертвой плотью нес под мышкой церковный сторож.

Жавель-младший не ходил больше в море. Он получил скромную должность на берегу, и, когда ему случалось рассказывать о своем несчастье, вполголоса сообщал собеседнику:

— Позволь тогда брат обрубить сеть, остался бы я при руке, это уж точно. Но он держится за свое добро.