В моей руке - гибель - [47]

В принципе Игорь Сладких сам нарвался на неприятности. Тот дерзкий конфликт на улицах Раздольска с пьяными михайловцами, которых бывший депутат и его телохран скосили автоматной очередью, якобы защищая свою жизнь, дорого ему обошелся. Сладких по молодости лет и по глупости продемонстрировал недопустимую неуживчивость и безнаказанность, прикрытую депутатским мандатом. Он не учел одного: Бриллиант Гоша держал лидерство в преступном мире Подмосковья последние пятнадцать лет только одним: как никто, он умел хранить хорошую мину при самой плохой игре.

В принципе, рассуждали Колосов и Халилов, перебирая возможные мотивы поведения Михайлова в деле Сладких, все могло бы окончиться для бывшего депутата не столь плачевно, если бы он проявил гибкость и пришел бы к Бриллианту с повинной сразу после убийства его людей. Видимо, Бриллиант Гоша ждал такого шага. Выстрелы на улице прогремели в сентябре, прошло почти полгода, прежде чем Михайлов решил действовать круто. Пятьдесят лет жизни и пятнадцать, проведенные за решеткой, что-то да значат. Пожилые не так скоры на необдуманные поступки, как отмороженная молодежь. Но Сладких не оценил такого долготерпения. А свои в клане, видимо, в конце концов дожали осторожно Бриллианта. Возможно, в группировке назревал конфликт «непонимания». И ради сохранения спокойствия и своего влияния на наиболее радикально настроенные мстительные бандитские умы Бриллиант пошел на решительные действия: приговорил Сладких, скрепя сердце раскошелился на оплату заказа и сыскал исполнителя.

Поначалу, как и было запланировано, Ренат Халилов работал над прояснением основного вопроса во взаимоотношениях Гранта и михайловцев. Его интересовало, когда и где с киллером должны были расплатиться согласно уговору.

И самое главное — намеревались ли вообще это делать. Мотивом к устранению Гранта могла оказаться феноменальная жадность Михайлова: зачем выпускать из рук деньги, когда можно грохнуть того, кому должен?

Однако, по ходу работы, Халилов неожиданно переориентировал свои источники и на выяснение еще одной детали.

При очередной встрече он вдруг многозначительно сообщил начальнику отдела убийств:

— Знаешь, Никита, мы выяснили железно: Бриллиант Гоша никогда в глаза не видел Акулу. О том, что Грант и этот наркоман — кровные побратимы, он знает, такие слухи в их кагале не скроешь. Но они с Акулой никогда не встречались. Понимаешь? Ни-ко-гда.

У Рената — человека восточного — имелась излюбленная манера не договаривать фразу и наблюдать за реакцией собеседника: дошло до того или не дошло то, что он хотел в эту фразу вложить. Колосов знал этот фокус и отвечал тем, что хранил дипломатичное молчание. Халилов начал развивать свою идею:

— Ну, возьмем мы группу — ладно. Прокуратура, следователь настоят легализуем компру, потащим наших в суд — ладно. Но это ж все косвенные доки, Крестный! А с самим Гошей как работать? В камере на такого влиять — дохлый номер. Гошу вся тюрьма знает. Да и он калач тертый, все университеты прошел от нар до параши, — Халилов презрительно приподнял черную бровь. — Шум, гам, суета… Адвокаты, финты ушами, нервотрепка. Глухая молчанка с Гошиной стороны, охи-ахи со стороны прокуратуры: «дело разваливается», то, се…

— А ты что конкретно предлагаешь? — спросил Колосов.

— Я? Да упаси аллах, — тут Халилов коснулся православного креста, как всегда, видневшегося в вырезе его щегольского черного свитера, — мне учить вышестоящее начальство. Но я бы, Никита… я бы в отношении Гоши Бриллианта сыграл по сценарию Лжедмитрия. Помнишь, как в случае с голутвинскими братками?

Никита отлично помнил это дело. За него Халилов получил свою первую награду. И Лжедмитрия он этого помнил, но… Они тогда проспорили часа три. И постепенно Колосов перестал воспринимать халиловскую авантюру в штыки. Ренат был совершенно прав в том, что работать с таким опытным зеком, как Бриллиант Гоша, негласно уже после его задержания в условиях следственного изолятора было бессмысленно. То, что они хотели от него узнать в первую очередь причастен он или не причастен к убийству Гранта, — Михайлов вряд ли бы кому-нибудь открыл добровольно.

Халилов предлагал иной подход; сделать все, чтобы Михайлов разоткровенничался вынужденно. Его бы к этому просто принудили, и сделал бы такой наезд на Михайловского лидера, нежданно-негаданно вдруг оказавшегося в патовой ситуации, один-единственный человек — наркоман-отморозок, кровный брат убиенного Гранта, одержимый одним лишь яростным желанием мести за побратима — не кто иной, как Карпов-Акула, точнее Лжеакула, в роли которого бы выступил сам…

— Да ты пойми, Крестный, Михайлов Акулу никогда не видел, — настойчиво твердил Халилов. — Это что, для нас не повод для маневра?

Никита отлично понимал, куда он гнет — Лжедмитрий, подставное лицо, в роли которого хотелось выступить самом Ренату. Да, у этого парня был просто талант перевоплощения, но…

— Комар носа не подточит, Крестный, — горячился Халилов. — Пригласим, как тогда, гримера, обставим все в лучшем виде и… У меня руки чешутся на этого импотента! Давай провернем Лжедмитрия, а? Ну скажи, что мы теряем? Только дело надо так обставить, чтобы он дрогнул, побежал, чтобы от него сразу же отсеклась охрана, эти его воровские барбосы.