В мире подлунном... - [101]
— О всевышний, так дай же нам всем терпенье и силу, чтоб вынести тяжесть испытующих нас невзгод, дай стойкость и скромность, чтоб не возгордиться от милости твоей и любви твоей! Аминь!
— Аминь! — общий возглас тысяч молящихся, казалось, потряс всю столицу.
После богослужения в саду Феруз у широченного водоема собрались за богатейшим дастарханом (на пятьсот человек!) знатнейшие и именитейшие столпы государства во главе с самим султаном.
Небо по-весеннему чисто сияло: солнечные лучи, пробивающиеся сквозь пышную зелень, ласкали лица нежно, будто ручка младенца: запах жареного мяса, перца и лука смешивался в воздухе с чуть терпким запахом базилика и степных трав: по обеим сторонам водоема, у двух длинных настилов, за которыми должна была находиться знать, расположились певцы и музыканты, и принялись они за дело, соперничая с птицами в саду, и зажигали в душах светлые надежды.
Потом смолкла музыка — это повелитель прошел под голубой балдахин и сел в инкрустированное перламутром кресло, покрытое львиной шкурой, дал знак остальным рассаживаться вокруг водоема, по заведенному порядку чинов. Вода весело отражала солнечные лучи — сладкая вода, в которую за день до пира было брошено пять тысяч головок сахару и благовонных трав, чтоб каждый желающий, стоило только ему протянуть руку и зачерпнуть пиалой эту воду-шербет, мог напиться вдоволь.
Пир начался!
«Великого исцелителя» хвалили снова и снова. Покровитель правоверных самолично набил ему рот золотом (сколько монет удержишь — все твои!), собственноручно накинул на него еще один новый халат, после чего поэт Унсури прочитал сначала в честь благословенного султана, а потом в честь «господина Ибн Сины» две новые касыды.
И опять грянула — теперь уже громче громкого! — музыка, и полились новые песни: если они чем и могли быть заглушены, так только звоном бокалов. Вино — благословенное лекарство! — полилось рекой: мастера-пиро-жечники подали горячую самсу с мясом молодого барашка и — опять-таки — с лекарственными травами, шашлычники преподнесли изделия своего искусства, пропитанные запахом арчовых угольев, а после шашлыков подали в сапфировых чашах «львиный настой», приправленный сайгачьей травой, базиликом и черным перцем, за бульоном последовал в фарфоровых блюдах, с которых гостям подмигивали узкоглазые китаянки, красноватый плов с кусочками вкусной перепелиной плоти.
Султан сидел поначалу молчаливый, задумчивый, чуточку хмурый. Постепенно впадал он в какую-то безвольную мечтательность, хотя не перечесть было хвалебных касыд и песен в его честь, пожеланий жить ему до конца света.
Вина султан долго не пробовал, разрешив, однако, пить другим. Но когда поставили на скатерти плов, лекарь-исцелитель почтительно подал покровителю правоверных пиалу с вином. Султан отхлебнул. Что там было, в этом вине, — бог весть, но будто обожгло султана изнутри огнем, он весь встрепенулся, расстегнув золоченый пояс, отбросил его, распахнул халат, неожиданно встал пошатываясь. Взмахнул тощими, длинными руками-палками, громко и сипло крикнул, глядя на музыкантов:
— Хватит! Довольно… песен и восхвалений!
Чуткая, тяжкая, будто предгрозовая тишина пала на застолье. Красные, опухшие лица вельмож побледнели, хмельную радость в глазах вымел страх.
— Вы желаете мне жить до конца света? Так? Ну что ж… Да будет вечно милостив творец! — глухо, с неким ожесточением начал султан. — Когда пьют твое вино, едят твой хлеб, тогда легко восхвалять дающего. Ну, а сколько было вас, преданных, в другие часы? А? Султан Махмуд видит нутро всякого из вас! Видит, какие мысли вы таите в душе, какая корысть вами движет, какие козни зреют в головах! Многие тут сегодня сладкоречиво восхваляют султана, а вчера еще они же смерти желали ему! — Держась за колонку балдахина, султан сделал шаг вперед, и кто сидел близко — отпрянули. — Да! Кто проявляет истинную преданность, тот и заслужит преданность к себе, кто же строит козни, тот сам попадет в сети. Да, да! Кто роет яму султану Махмуду, сам угодит в эту яму! Султан же Махмуд всегда будет преданно служить истинной вере! Да, во имя веры единственно истинной он скоро дойдет на машрике до Кашмира, на магрибе[89] —до непокорного Сума дойдет. Дойдет! Нет на земле места, куда бы не дошло его войско, не дотянулся бы его меч!
Унсури как стоял у колонки балдахина, так и присел на ступеньку, у самых ног султана. Выкрикнул восторженно:
— Да сбудется сия великая мечта покровителя правоверных, десницы аллаха! Аминь!
