В мире насекомых. Кто они такие? Маленькие жители нашей планеты?.. - [9]

Вот это неожиданность, разрушающая существующие представления об осах-парализаторах! Все они охотятся только на строго определенную добычу хотя бы потому, что искусство парализации требует необыкновенной точности действий, удара жала в соответствии со строением нервных узлов добычи. Убежден, энтомологи-скептики мне не поверят. Мне и самому увиденное кажется невероятным. Но факт упрям, и никуда от него не денешься. Богомол уложен рядом с норкой, и оса вновь скользнула в жилище. На этот раз ее короткая отлучка закончилась удачно. Воровок поблизости не оказалось, и богомол был занесен в норку. Теперь личинка обеспечена едой, осталось закрыть и запереть дверь жилища. И оса поспешно принялась носить комочки земли, потом, встав вертикально, долго утрамбовывала своей головой, как колотушкой, земляную пробку. Несколько минут поработала над ней крыльями, беззвучно, как вентилятором, сдувая в стороны пыль. Потом нашла комочек земли, попыталась его приладить над пробкой, но он, шероховатый снизу, оказался неподходящим, и оса отлетела с ним в сторону, позванивая своим чудесным вибратором, потерла его о землю, сгладила, уложила над пробкой, умчалась, наведалась несколько раз, еще притащила комочек земли.

На гладком такыре добыть материал для пробки непросто. Земля, выброшенная наружу прежде, пригодилась для закупорки ранее вырытой норки. Так вот почему встречаются вместе две-три и более норок. Одна из них делается про запас. Все равно придется готовить новое жилище для очередной детки.

Теперь оса улетает надолго. А мне придется, скрепя сердце, приниматься за раскопки. Почва такыра влажна и мягка. Рыть ее легко, и лопаточка свободно погружается в землю. Вот разрушена пробка, она небольшая. За нею идет длинный ход. Он заканчивается большим просторным залом. В нем лежит зеленый богомол и на нем крупное блестящее, продолговатое оранжевое яичко. Богомол мал, и личинке не хватит его, чтобы стать такой же большой, как мать. Уж не виновата ли воровка? Оса-мать, повинуясь слепому инстинкту, ограничилась этой второй добычей. Если бы не воровство, две добычи хватило бы для пропитания ее потомству. Неужели из-за коварной воровки недоразовьется бедная личинка?

Тогда я принимаюсь раскапывать другие норки и выбираю те из них, над входом которых лежат камешки или комочки земли — печать как будто законченной работы. В одной я вижу тоже крохотную личинку кобылки и маленькую личиночку осы. Она уже принялась лакомиться. Во второй лежат две кобылки, в третьей снова одна, тоже маленькая, чтобы прокормить личинку. Всюду пищи мало, ее не хватит для полного развития.

Еще одна находка разрешает мои сомнения. Оса только что приделала к норке камешек. В ней уже хорошо сформированная личинка, она отлично попировала! В камере возле нее валяются ноги кобылок, и еще лежит только что принесенная и довольно крупная кобылка.

Приложенный камешек к норке оказывается вовсе не признаком законченной работы, он — замок против домогателей чужого добра. Воровки оказываются не при чем. Они как паразиты общества пользуются трудами своих сотоварок, но не нарушают установленного режима кормления потомства, осы — заботливые матери, они помнят о своих детках, регулярно посещают их, носят им добычу до тех пор, пока детке не приходит пора становиться куколкой. Еще другие раскопки убеждают меня в этом порядке жизни ос-аммофил.

Закончив работу, спешу на бивак и продолжаю раздумывать об увиденным. Поведение ос далеко не трафаретно, и каждая из них проявляет свои индивидуальные особенности. Одна оса притащила своей детке одну за другой сразу четыре кобылки. Только одна оса использовала крылья как вентилятор, сдувая ими пыль возле входа. И с камешками поступает каждая по-своему. Кому достаточен только один камешек, а кому-то необходимо несколько. Иногда почему-то камешек или комочек земли после нескольких попыток поставить его на место оказывается непригодным, его бракуют и используют другой, а иногда его специально подгоняют так, чтобы он пришелся впору.

Думаю, что, затратив время, можно было бы подметить еще многое другое, подтверждающее, что не так уж и стандартно поведение насекомых, и не столь трафаретен инстинкт.

И еще всплывает одно недоумение: почему в этом слаженном обществе трудолюбивых и таких энергичных ос оказываются воровки? Их присутствие кажется несуразным и неоправданным хотя бы еще и потому, что в природе достаточно пищи. Впрочем, и здесь сказывается вездесущая и могучая органическая целесообразность. Как я убедился много раз, в жизни насекомых всегда существует запасный вариант на крайний случай обстановки жизни. В годы, когда по какой-либо причине очень мало добычи, не все осы-аммофилы могут разыскать еду для потомства, и выживают те, кто успевает своровать ее, обеспечив выживание детки. Выходит так, что воровки за счет воровства сохраняют выживаемость вида. Кажущееся нелепым воровство при обилии пищи, как мне удалось убедиться, особенно развито после засушливого и неурожайного года. Тогда процветают остатки воровства. Эта вариация инстинкта, закрепившись, проявляется на следующий год, несмотря на свою нелепость. Потом, если трудные времена жизни пустыни исчезают, постепенно исчезает и воровство, как временная вариация инстинкта.