В мгновенье ока - [55]

Поднявшись из-за стола, я положил на видное место двадцать долларов. Как-никак, Баг выиграл пари, верно?

Зачем мне понадобилась вся эта затея? Ну, скажем, чтобы не оставлять его танцующим в одиночку перед сценой школьного актового зала.

У выхода я оглянулся. Баг заметил меня и помахал; у него предательски блестели глаза – как, впрочем, и у меня. Рядом со мной кто-то прошептал:

– Вы только поглядите, что он вытворяет!

С ума сойти, подумал я, он способен танцевать всю ночь.

Что до меня, я был способен только шагать.

И зашагал, выйдя на улицу, и шагал до тех пор, пока мне снова не исполнилось пятьдесят, пока не закатилось солнце, пока старый Лос-Анджелес не погрузился в густой июньский туман.

Перед сном я с сожалением вспомнил, что Баг, открыв глаза поутру, не найдет у кровати частокола почетных трофеев.

Пусть он хотя бы повернется на другой бок и найдет одну-единственную, но милую и симпатичную награду – милую женскую головку на своей подушке.

И снова легато

Едва усевшись в кресло посреди сада, Фентрисс замер и прислушался. Он так и не поднес к губам высокий стакан, не поддержал беседу со своим приятелем Блэком, не взглянул в сторону дома и даже не заметил, как хорош был ясный осенний денек, ибо в воздухе, прямо у них над головами, царила истинная феерия звуков.

– Просто не верится! – сказал он. – Ты слышишь?

– Кого? Птичек? – переспросил Блэк, который, напротив, воздал должное содержимому стакана, порадовался осеннему теплу, с удовольствием рассмотрел внушительный особняк и пропустил мимо ушей пение птиц.

– Вот это да! Ты только послушай! – воскликнул Фентрисс.

Блэк прислушался.

– Очень мило.

– Прочисть уши!

Блэк без особой охоты изобразил прочистку ушей.

– Доволен?

– Не валяй дурака, черт тебя побери! Я серьезно: вслушайся! Они выводят мелодию!

– Обыкновенный птичий щебет.

– Ничего подобного. Птицы, как правило, соединяют обрывки, нот пять-шесть, от силы восемь. Пересмешники способны выдавать разные коленца, но не целые мелодии. Тут у нас – не простые птицы. А теперь замолчи и слушай!

Оба сидели как зачарованные. Лицо Блэка смягчилось.

– Будь я проклят, – вымолвил он наконец. – Действительно, поют как по нотам. – Он подался вперед и внимательно прислушался.

– Да, – бормотал Фентрисс, прикрыв глаза и покачивая головой в такт мелодии, которая, подобно благодатному дождю, струилась с ветвей, раскинувшихся прямо над головой. – Надо же, подумать только…

Блэк поднялся с места – видимо, собрался подойти к стволу дерева и взглянуть вверх, но Фентрисс остановил его яростным шепотом:

– Ты все испортишь. Сядь и замри. Где мой карандаш? Вот.

Покосившись, он нашел карандаш и блокнот, потом закрыл глаза и не глядя принялся что-то строчить.

А птицы пели.

– Ты и в самом деле записываешь их пение? – спросил Блэк.

– Разве не ясно? Тише ты.

То открывая, то вновь закрывая глаза, Фентрисс чертил нотный стан и заполнял его нотами.

– Да ты, оказывается, силен в нотной грамоте, – поразился Блэк.

– В детстве играл на скрипке, пока отец ее не разбил. Дальше, дальше! Вот оно, вот! Да! Только не так быстро, – шептал он. – Подождите, я не успеваю.

И, словно вняв его мольбе, птицы замедлили темп, сменив bravado на piano.

Легкий ветер зашуршал листвой, и, как по мановению невидимой дирижерской палочки, пение стихло.

У Фентрисса на лбу выступила испарина, он положил на стол карандаш и без сил откинулся на спинку кресла.

– Разрази меня гром! – Блэк отпил изрядный глоток. – Что ты такое делал?

– Записывал песню. – Фентрисс смотрел на разбросанные по бумаге ноты. – Точнее, поэзию в музыке.

– Дай взглянуть!

– Подожди. – Ветви слегка дрогнули, но пение не возобновилось. – Я хочу убедиться, что продолжения не последует.

Тишина.

Блэк завладел страницами и скользнул глазами по нотам.

– Святые угодники! – Его изумлению не было предела. – Как по заказу!

Он поднял глаза на густую крону дерева, откуда больше не слышалось ни рулад, ни трепета крыльев.

– Что же это за птицы?

– Птицы вечности, маленькие весталки Непорочного Зачатия Музыки. Они вынашивают новую жизнь: имя ей – песня.

– Ну, ты и загнул!

– Слушай дальше! Эту новую жизнь мог принести воздух, или колос, который они склевали на рассвете, или неведомый каприз природы, или осенний день, да хоть сам Творец! И теперь она – моя, целиком и полностью! Дивная мелодия.

– Дивная-то дивная, – согласился Блэк, – только такого не бывает.

– Когда происходит чудо, не подвергай его сомнению. Боже праведный, может, эти прелестные создания напевали свои неподражаемые мотивы уже долгие месяцы или даже годы, но не были услышаны. Сегодня кто-то впервые обратил на них внимание. И это был я! Как мне распорядиться этим подарком судьбы?

– Ты действительно хочешь?..

– Я целый год сижу без дела. Перестал заниматься компьютерами, рано ушел на пенсию; мне всего сорок девять, а я с каждым днем все больше склоняюсь к тому, чтобы начать плести макраме и дарить поделки знакомым – пусть слегка подпортят себе интерьеры. Итак, дружище: макраме или Моцарт?

– Уж не ты ли у нас Моцарт?

– Скажем так: его внебрачный сын.

– Ты бредишь! – вскричал Блэк. Его лицо обратилось вверх, пушечным жерлом нацеливаясь на птичий хор. – Дерево, птицы – это, считай, тест Роршаха! В этой какофонии ты подсознательно хочешь услышать последовательность нот. Однако здесь нет ни различимой мелодии, ни определенного ритма. Ты и меня сбил с толку, но теперь я понимаю: в тебе с детства засело тайное желание сочинять музыку, вот ты и навострил уши, когда в саду защебетали эти безмозглые птицы. Да положи ты наконец карандаш!