В людских и лесных дебрях - [47]

— Дай, Боже, счастья! — сказал я.

— Благодарю, Вас! — Шепнул он между приступами кашля.

Край между Уссурийской железной дорогой и далее за Сихотэ-Алинь интересен с исторической и этнографической точки зрения. Некогда преобладала здесь значительная культура, вероятно корейская. Жители Страны Печального Заката были некогда могучим и доблестным народом, но имея очень беспокойных и предприимчивых соседей, японцев и китайцев, разорились, обеднели и, наконец, утратили культуру, свободу, а теперь и собственную страну. В лесах я встречал руины валов и стен, рассыпающиеся уже фундаменты больших зданий, может храмов и дворцов или крепостей. Кое-где остались памятники древней скульптуры тех времен. Были это громадные — длиною в два-три метра черепахи, выдолбленные из больших гранитных глыб, изъеденные временем. Некоторые имели на хребтах высеченные рисунки, изображающие дракона, или какие-то цветы и орнаменты.

Некогда кипела здесь жизнь, о чем свидетельствуют следы широких дорог, заросших в настоящее время лесом. Эти дороги были даже вымощены округлыми камнями и имели мосты, так как их остатки встретил я в двух местах: на реке Даубихэ и на неизвестной мне по названию, чрезвычайно быстрой, хотя и маленькой речке, текущей среди высоких скалистых берегов.

В настоящее время там остались только дикие, безлюдные дебри. Даже одиноких фанз не встретил я, но зато видел стада оленей, кабарожек (Gasela mosea cabarga), или мускусной антилопы, и следы барса, или северной пантеры. След этот был кровавый — труп оленя с перегрызенным горлом. Мы испугали хищника, который скрылся мгновением назад, потому что олень был еще теплый, а на земле отчетливо отпечатались следы лап и когтей хищника. Казаки, осмотрев следы, единогласно высказались, что это был барс, ужас оленей и серн, а также бедствие для коней и домашнего скота.

Двигаясь его следами, мы дошли до места, где они внезапно исчезли.

— Спрятался на дереве, — заметил пожилой проводник. Мы осмотрели кроны дубов и кедров, но нигде не заметили зверя. Прошли так не менее двух километров, исследуя каждое дерево, когда внезапно заметили темную массу, которая соскочила с дерева, перебежала небольшую полянку и с удивительной быстротой вскарабкалась на одиноко стоящий дуб.

Казаки схватились за винтовки и помчались в ту сторону. Я поспешил за ними, приготовив своего Henela. Первым добежал до дуба больной казак и моментально, не сходя с коня, прицелился и выстрелил в барса. Хищник, как тяжелый мешок, упал в густую траву. Он еще сделал несколько бессознательных прыжков, беспорядочных подрагиваний и, в конце концов, растянулся мертвый, так как пуля поразила его за ухом.

Был это великолепный темно-коричневый экземпляр, с большими пятнами по всему телу и длиною полтора метра. Он имел непропорционально большую голову и длинный хвост.

— Хороший выстрел! — похвалил я казака.

— Служу в команде кавалерийских стрелков! — ответил он с гордостью. — В нее определяют тех, кто стреляет самым наилучшим образом. Между прочим, мы постоянно охотимся на крупного зверя в лесах Северной Маньчжурии. Уже приобрел сноровку.

Казаки быстро содрали шкуру, которую я приобрел за десять рублей для музея.

Когда мы приехали в родную деревню больного казака, я был вынужден провести там три дня, потому что мой конь сильно ударил себе копыто, которое распухло. Провел я это время на охоте, так как озеро, поэтически описанное больным казаком, кишело утками. Я воспользовался этим, не щадя пороха и дроби.

Остановился в хате старосты и, поэтому не видел своего спутника по путешествию, жившего на другом конце деревни, растянувшейся почти на три километра. Впрочем целый день я шатался с ружьем по берегам озера, многочисленных ручьев и маленьких речек, вытекающих из него.

Однажды я возвращался домой уже после заката солнца. Сильно устал, так как целый день охотился, взяв из дому только хлеб, немного сушеного мяса и плитку шоколада. Уселся я таким образом на камне в кустах на берегу ручейка и решил немного отдохнуть, так как отделял меня от села самое меньшее час ходьбы.

Отдохнув полчаса, я снова мог двигаться дальше, когда внезапно донеслись до меня отзвуки шагов и разговор людей, идущих другим берегом ручья. Я присел снова. Услышал грустный голос женщины, дрожащий от сдерживаемых рыданий и прерываемый время от времени негодующим мужским баритоном.

Говорящие приблизились и, ступая тропинкой, ведущей к озеру, проходили близко от моего невольного укрытия.

Женщина говорила тихим, безнадежно печальным голосом.

— Я не смела воспротивиться… Мачеха велела идти замуж — пошла, чтобы не быть обузой в доме. Горе у нас все-таки, нужда!..

— Но клялась, что будешь ждать меня! — взорвался мужчина и задохнулся в кашле. — Клялась?

— Клялась… — отозвалась эхом женщина.

— Клялась! — издевательски засмеялся мужчина. — Что с того, что клялась? Предала меня!.. Вышла замуж!.. Замуж!.. За моего отца!.. Понимаю!.. Богатый и щедрый для молодой жены, а я — солдат, бедняк!.. Эх, какую обиду ты мне причиняешь!.. Нет слов, чтобы высказать мою печаль, мою муку… Боюсь даже этих слов, так как это слова проклятия и ненависти!..