В людских и лесных дебрях - [35]

Раз в году, осенью, на Рикорде происходит облавная охота с собаками на серну. Но Охотничье Общество оговаривает, как исключение, запрет на отстрел оленей аксисы, которых Охотничье Общество пока что разводит на Рикорде, как на Аскольде.

Охотники встают в одну линию, вдоль яра, разделяющего остров на две равные части. Сегодня намечены две облавы с гончими. Стрелять можно только крупной дробью или картечью, стрельба пулями запрещена.

Я как раз попал на такую облаву, осенью.

Стоял я между двумя камнями, спереди заслоненными кустами боярышника. До меня отчетливо долетал лай собак, а из этого я мог предположить в какую сторону бегут серны. Вскоре несколько серн промелькнуло недалеко от моего укрытия, но я воздержался от выстрела по самкам. В это время вдоль линии стрелков, слева и справа от меня, гремели выстрелы. Но рогача так и не было. Уже видел я гончих, идущих по следу с веселым лаем.

Рядом со мной, на соседнем номере, раздался одиночный выстрел, и дробь, ударяясь в листву деревьев, пролетела надо мной. «Что за черт, — подумал я, — во что-то там стреляют в воздух?» Внезапно прямо на меня выскочил, делая бешеные прыжки, большой рогач. Он подбежал к моим камням, спружинил и, скакнув, как громадная птица, пролетел над моей головой. Не приходилось мне стрелять в летающих козлов, поэтому переждал я это мгновение, и только тогда, когда он был уже в каких-то двадцати шагах от меня, выстрелил. Он покатился по склону горы, задержали его только небольшие липовые деревца.

После облавы мой сосед на линии стрелков объяснил мне, что он стрелял в рогача, в воздух, когда тот перескакивал куст, но смазал. Этот второй акробатический прыжок стал для козла последним, когда он после перескакивания камней, вынужден был бежать по открытому пространству, где его догнала моя добрая английская картечь.

Вторая облава не принесла мне добычи. Вышел на меня только олень и долго стоял, прислушиваясь к отголоску собачьей погони, удаляющейся к западу. Я весь дрожал от искушения послать пулю из третьего ствола моего «зауэра», но помня запрет на отстрел оленей, только старательно прицелился и убил… в своих мечтах. Он же не стал меня больше искушать, потому что повернул назад и растянутой рысью побежал в сторону морского берега и вовремя, так как кто знает, не заставила бы меня охотничья страсть выстрелить по такой красивой и даже роскошной цели.

Второй остров я посетил сразу после Пасхи. Проживала там семья колониста, сына польского повстанца, сосланного в Сибирь в 1863 году, пана Янковского. Было у него там отлично организованное хозяйство: он разводил породистых и беговых коней, возделывал землю и работал на овощных огородах и во фруктовом саду. Имел дочь и двух сыновей.

Дочке было шестнадцать лет; это была очень энергичная девушка. Ни один ковбой не постыдился бы соревноваться с ней в состязаниях на лошади. Она объезжала диких жеребцов и ловила арканом лошадей из табуна.

Она, лично, в нашем присутствии, оседлала коня, который никогда не знал подпруги и, поехала на нем в поле. Вернулась спустя час на взмыленном коне, который был уже покорным и тихим.

Вместе с нами прибыли сыновья Янковского. Были это здоровые и сильные парни, с широкими плечами и могучей грудью. Глаза их горели веселостью и отвагой. По ним было видно, что уже были в их короткой жизни приключения и что они не спасуют ни перед какой опасностью.

Нам о них рассказывали, что во время нападений на остров пиратов и хунхузов, бились они храбро, наравне со взрослыми, и часто помогали отразить нападение. Они ничего не рассказывали о себе, что всего лучше свидетельствовало не только об их скромности, но и моральном достоинстве.

Очень мило я провел целый день на острове Путятин, осматривая табуны Янковского, его беговые (скаковые) конюшни и пласты отличной порцелановой глины, или каолина.

Несколькими днями позже, после моего возвращения во Владивосток, донеслись до меня вести, что на завтра после прощания со мной, молодые Янковские находились на волосок от смерти.

Взяв ружье для охоты на уток и оседлав коней, поехали они через лес в сторону морского берега, где весной собиралось много перелетных уток и других водоплавающих птиц.

Парни ехали гуськом, когда тропинка была узкой и вилась как змея в густых зарослях.

Младший брат, находясь сзади, заметил в кустах затаившегося лиса, который, однако, сразу исчез из поля зрения. Поднявшись на стременах, он остановил коня и начал внимательно шарить взглядом по кустам. Но лис как в воду канул! Парень уже хотел слезть с коня, когда услышал грозное и хриплое рычание и крик старшего брата.

Он пришпорил коня и помчался по тропинке вперед. Вскоре оказался он на маленькой поляне и увидел страшную картину.

Брат мчался на коне, наклоненный назад, а на крупе коня висел тигр, которого конь волок за собой. Одна лапа страшного хищника лежала на правом плече всадника и все более клонила его назад, другая лапа вцепилась в бок коня, но не мог он опереться на коня одной из оставшихся лап и, волочился по земле, с яростью цепляясь за землю и кусты.

Младший брат стегнул коня нагайкой и вскоре догнал старшего брата и хищника. Старший брат в это время начал слабеть, так как тигр всей своей тяжестью висел на нем, сжимая и раня его, кровь залила плечо и спину парня.