В людских и лесных дебрях - [25]

Спросил, что я здесь делаю, грустно покачал головой, сошел с коня и уселся около меня.

Я начал с ним разговор. Пастух совсем не интересовался дольменами. Но сразу вспомнил, что недалеко от нас проходила «тропа богадыра», или богатыря. Я попросил его, чтобы он показал её мне. В трехстах шагах от дольмена протянулся ров глубиной около пяти футов, выходящий прямо на берег Енисея. Он начинался прямо на вершине прибрежных гор, спускался их склонами до самой воды, которая, кружась в водоворотах, мчалась тут же под скалами, вертикально спускающимися в реку. Показывая на ров, обрывающийся вместе с краем скал, висящих над рекой, татарин рассказал следующее:

— Давно, ещё перед тем, как пришли сюда из Абакана наши татары, в степях кочевали какие-то племена под руководством старого князя Гуна. В одной стычке Гун был убит. Сын похоронил его на вершине гор, окружающих озеро Кара-Куль, а так как там не было твёрдых красных камней на надгробие, он каждое утро выходил на берег Енисея, отламывал эти красные плиты и поздним вечером приносил их на могилу отца, хотя и от озера был почти день дороги, а камни были большие и тяжелые, тяжелее двух быков. Таким «богатырем» был этот сын старого князя! Это именно он, поднимал такую большую тяжесть и, двигаясь быстро как дикий козёл, пробил своими могучими ступнями эту тропинку «богатыря» и здесь, в мягкой степи, и там — в скалах!

Такие повествования о тропках, вытоптанных в скалах татарскими силачами, я слышал многократно в других окрестностях, и всегда в тех преданиях фигурировал сын, издалека приносящий камни на могилу отца. Видимо это является данью, какую приносит народная поэзия сыновней привязанности. Однако эту тему затрагивают исключительно туземцы с Енисея, Тувы, Амыла и Абакана. Дальше на юге и востоке не встречается подобных легенд.

В этот же вечер я начал проявлять фотографические клише со снимками дольмена. Каким же было мое удивление, когда на снимках плит я не нашел ни каких знаков. На следующий день я снова пришел к дольмену для новых снимков, предварительно ночью вставив в кассеты аппарата новые клише Lumiere'a, открыв новую коробку. И снова на клише не показались таинственные знаки! Я начал делать разные предположения, относительно причин этого явления. Клише были новые и качественные, а аппарат работал хорошо, и, значит, нужно было искать причину во внешних воздействиях. При этом могла быть правильной только одна гипотеза, а именно предположение, что в котловине, где находился дольмен, существовало редкое, но возможное явление интерференции лучей. Потухшие световые волны не действовали на фотографическое клише. Такое объяснение сразу понравилось мне, я успокоился и решил не тратить клише на этот дольмен.

Объезжая грустную окрестность Чёрного озера и исследуя разбросанные в разных местах содовые минеральные источники и месторождения медной руды, я встретил однажды группу татарских всадников, а среди них одного муэдзина, или муллу — священника. Мы ехали вместе достаточно долго. Татары интересовались жизнью в других краях, я же со своей стороны делал то же самое, задавал вопрос о их жизни.

«Муэдзин» или «мулла», будучи несколько более образованным, рассказывая мне об исторических эпизодах, в основном из эпохи похода монголов в Европу, упомянул, при этом, о неизвестном мне факте:

— Когда Чингис-хан, через Амыл, Кемчик и Абакан, проник в наши степи, — начал мулла повествование, — тогда кочевали здесь доблестные уйгуры. Это были уже остатки великого народа, который некогда господствовал над всей Азией и основал самую большую на свете империю кочевников. Когда она распалась, остатки разгромленных уйгурских войск, после перехода через Саянские горы и Алтай, скрылись в этих степях, где кочевали, возглавляемые ханами, потомками великих уйгурских вождей. Когда Чингисовы орды вторглись в степи, убивая упорных, вырезая стада и табуны, здесь царствовал последний уйгурский хан Абук.

Хан послал к Чингису двух наездников с просьбой, чтобы Великий Вождь прошел спокойно через степи, не принося вреда населению. Однако Чингис убил одного посыльного, так как это был сын Абука, другого же подкупил богатыми дарами, подговорив его, чтобы тот убедил Абука, что Чингис со своей ордой пройдет правым берегом Енисея. Посыльный всадник, который был поверенным хана Абука, сумел его успокоить и тот не приготовился к обороне. Чингисовы полки напали на него ночью и одержали победу. Абук был взят в плен и убит. Когда же он шел на смерть, воскликнул: «Ненавижу всех и всё! Кто заберёт что-нибудь с места моей смерти, тому будет угрожать моя месть! Душа моя будет кружить здесь, как осенняя мгла».

— Так сказал хан Абук, — продолжал дальше мулла. — А Чингис, захватив его имущество и воинов, пошёл дальше, как всё уничтожающий огонь. Оставшиеся уйгуры окружили место, где погиб их владыка, красными камнями и выбили на них слова его проклятия и ненависти. Здесь были какие-то люди и хотели забрать камни с надписями, но одного убил конь, а другой утонул, переплывая реку в лодке. Наши татары думали, что большие жертвенные сокровища находятся в могиле Абука, и хотели их добыть. Когда же они начали копать землю, появилась мгла, которая скрыла от них всё. Лопаты ударяли постоянно в камни, из которых вылетал огонь и дым. Трое татар ослепло, четвёртый убился, спускаясь скалистой тропинкой к реке… Был также здесь несколько лет назад российский художник и хотел нарисовать могилу Абук-хана, но убежал оттуда от страха. Приходил три раза, напрасно, так как ни разу не мог увидеть камней надгробья по причине тяжелых испарений, поднимавшихся над ним.