В ловушке гарпий - [5]

— Прошу вас, — приглашает Кольмар.

Наша машина огибает площадь и выезжает на широкое шоссе. По обеим его сторонам тянутся небольшие лесочки и сочные зеленые поляны. То здесь, то там виднеются красные островерхие крыши домов, вдали высятся задумчивые колокольни с оконцами, напоминающие чьи-то любопытные глаза. Все вокруг красиво и по-своему строго — этакая северная Швейцария.

Вдоль шоссе вдруг с неожиданным грохотом вырастают высокие перила и сквозь их ажурную вязь проступает озеро, вода которого отливает невероятным перламутрово-голубым цветом. Это видение длится всего лишь мгновенье и сразу же исчезает. Вместо перил совсем близко к обочинам подступили ели да сосны.

Мы с Кольмаром обмениваемся несколькими фразами. Ему удается объяснить, что мы проехали не над озером, а над одним из фиордов. Как бы подтверждая его слова, вновь вырастают до самого неба высокие перила моста и со всех сторон расстилается водная синь. Внизу, у крутого берега, показывается кораблик. Он остается позади, а скалистый и темный берег быстро приближается, и дорога врезается в него.

Появляются первые редкие светофоры, и мы выезжаем в пригород. Это чистые кварталы таких же чистеньких домов, фасады которых выкрашены в желтый, белый и розовый цвет, а оконные рамы — в коричневый. В шоссе начинают вливаться асфальтированные улочки, нас обгоняют автомобили, приходится останавливаться на перекрестках. Мелькают высокие рекламные щиты.

Вечерний Кронсхавен встречает нас шумом и светом первых фонарей. Это время, когда кажется, будто весь город высыпал на улицы — служащие только что покинули свои оффисы, домохозяйки и пожилые женщины толкают перед собой большие сумки на колесиках с последними покупками, расхаживают бородатые юнцы и молоденькие девушки в джинсах, моряки и группы шумных студентов. Слышится частый визг тормозов, между автомобилями пробираются ловкие велосипедисты. Но в целом — не очень-то и шумно, чувствуется, что это крупный, но провинциальный город.

Кольмар больше помалкивает. Спрашивает, разумеется о том, как я долетел, выражает сожаления по поводу гибели Манолова, но от комментариев воздерживается. Я интересуюсь, бывал ли он в Болгарии. Пока нет. Он слышал о ней много хорошего, но отпуск приходится проводить в деревне, у родителей.

Начинаю удивляться, как много можно сказать на нашем эсперанто. Машина несколько раз сворачивает и останавливается у комиссариата.

Он не производит особого впечатления (может быть, на это и расчет). Мы проходим через старый пассаж, похожий на те, что строили в начале века-с мрачными порталами и высокими подъездами. Сам комиссариат занимает один из подъездов, перед массивной дверью которого расхаживает полицейский в форме. Сбоку, освещенный холодным светом люминесцентных ламп, виден тоннель, ведущий в подземный гараж, слышен приглушенный шум работающих моторов. У него, наверное, есть выход и с другой стороны пассажа, потому что на соседней улице припаркованы две полицейских машины.

Мы поднимаемся на второй этаж и из мрачного портала попадаем в светлый и тихий коридор. Кольмар стучится в одну из дверей слева.

Обычный кабинет, обстановка которого хорошо и разумно продумана — таково мое первое впечатление. Письменный стол, стальной сейф, книжные полки и встроенный шкаф, три подчеркнуто маленьких кресла. Как видно, и здесь не страдают от излишков площади, это отразилось даже на размерах кабинета комиссара.

Второе мое впечатление связано с человеком, который встает из-за стола мне навстречу. Ему приблизительно сорок пять, круглое лицо, обрамленное редкой рыжеватой бородкой, уже склонен к полноте, что видно по слегка расплывшейся фигуре. А глаза — серые, хитрые, с лукавым огоньком. Без сомнения, передо мной человек опытный

Подаем друг другу руку и представляемся. Его зовут Хельмут Ханке, комиссар, начальник отдела. Имя такое же округлое, как и его обладатель.

Ханке не садится за стол, а указывает на кресла. Ведет себя подчеркнуто неофициально и очевидно старается расположить гостя. Улыбается, и на мой вопрос о языках, переходит на довольно сносный русский, что значительно облегчает наш разговор. Кольмар выходит, потом возвращается с папкой в пластиковой обложке и протягивает ее своему шефу. Ханке кивает ему на третье кресло — это приглашение садиться и присутствовать при разговоре. Затем кладет папку себе на колени и обращается ко мне.

— Вы, вероятно, осведомлены в общих чертах об обстоятельствах, — начинает он. — В самых общих, потому что и мы не располагаем пока всем необходимым… Сами понимаете, прошло всего два дня! Но хотелось бы сразу сказать: то, что удалось собрать, вызывает у нас вопросы

Вопросов и у меня хоть отбавляй, но я терпеливо дожидаюсь продолжения. Серьезно глядя на меня, Ханке добавляет:

— Несчастный случай, коллега, лишь одна сторона медали. Здесь, — он стучит пальцем по папке, — протоколы осмотра места происшествия, чертежи, технический анализ осмотра автомобилей…, но нас тревожит другое. Непосредственная причина смерти.

Продолжаю выжидать, потому что Ханке умолкает. Это маленькая театральная пауза. Он достает сигареты, протягивает пачку мне и Кольмару, потом закуривает сам. А я осторожно говорю: