В логове львов - [21]

Да и как она сможет доставить туда Мусу? Она не хотела заставлять его идти самостоятельно, не могла посадить себе на спину, потому что он не мог держаться за ее шею. Джейн вздохнула. Ей придется нести его на руках. Она присела на корточки, завела одну руку ему под плечи, а другую – под колени, а потом подняла, используя в большей степени силу ног, чем спины, как ее научили на занятиях по физической подготовке французские феминистки. Пристроив ребенка на груди, чтобы его тело упиралось в верхнюю часть ее живота, она начала медленно подниматься в гору. Ей удалось это только лишь потому, что мальчик почти постоянно голодал – девятилетний европейский ребенок оказался бы значительно тяжелее.

Вскоре она выбралась из кустов и вышла на тропу. Но не успела пройти и пятидесяти ярдов, как уже совершенно выбилась из сил. В последние несколько недель она уставала очень быстро. Это выводило ее из себя, но пришлось смириться и принять повышенную утомляемость как должное. Она опустила Мусу на землю и постояла рядом, ласково поглаживая его, пока сама отдыхала, опершись о край скалы, проходившей вдоль одной из сторон тропы. Мальчик окончательно умолк, словно окаменев, и это тревожило ее значительно больше, чем его прежние отчаянные крики. Как только ей стало немного легче, она подобрала свою ношу и снова двинулась в путь.

Через пятнадцать минут она опять дала себе отдых почти у вершины холма, когда впереди на тропе показался мужчина. Джейн узнала его.

– О нет, – прошептала она по-английски. – Надо же, чтобы из них всех первым мне повстречался именно Абдулла.

Это был низкорослый человек примерно сорока пяти лет и достаточно полный, несмотря на постоянную нехватку в кишлаке продуктов. Помимо коричневого тюрбана и широких черных брюк, он носил свитер с ромбовидным узором и синий двубортный пиджак в тонкую полоску, который выглядел так, словно прежде принадлежал лондонскому биржевому маклеру. Пышная борода была рыжей. В Банде он исполнял обязанности муллы.

Абдулла питал недоверие к иностранцам, презирал женщин, но особенно ненавидел всех, кто практиковал западные методы медицины. Джейн принадлежала ко всем трем этим категориям людей, а потому не имела ни малейшего шанса снискать его расположение к себе. Положение усугублялось тем, что уже очень многие жители долины поняли: антибиотики, которые им давала Джейн, служили гораздо более эффективным средством против любых инфекций, чем попытки вдыхать дым тлеющих бумажек с заклинаниями, написанными Абдуллой шафранными чернилами. И мулла терял на этом часть своих доходов. Он отреагировал, окрестив Джейн «западной шлюхой», но ему трудно было бы навредить ей по-настоящему, поскольку они с Жан-Пьером пользовались покровительством Ахмед-Шаха Масуда, лидера местных борцов сопротивления, и даже мулла не осмеливался прямо выступить против столь прославленного в народе героя.

Заметив ее сейчас, он резко остановился, и выражение тупого недоверия снова превратило его обычно столь важное лицо в комическую маску. Едва ли ей мог попасться навстречу более неприятный человек. Любой другой деревенский мужчина оказался бы смущен или даже возмущен, увидев Джейн полуодетой, но Абдулла пришел в подлинную ярость.

Джейн решила опередить его, окончательно поразив своей дерзостью. Она сказала на дари:

– Да пребудет с вами мир.

Эта фраза служила началом формального обмена приветствиями, который зачастую растягивался на несколько минут. Но Абдулла не ответил традиционным: «И с вами тоже». Вместо этого он открыл рот и визгливым тоном стал поливать ее оскорблениями, самыми грязными эпитетами, словами на дари, означавшими «проститутка», «извращенка» и «растлительница детей». Его физиономия побагровела от ненависти, он приблизился к ней и поднял свою трость.

Все зашло слишком далеко. Джейн указала на Мусу, молча стоявшего рядом с ней и окончательно ослабевшего от боли и потери крови.

– Посмотрите! – выкрикнула она Абдулле. – Неужели не видите…

Но гнев совершенно ослепил его. И прежде чем она успела закончить говорить, он со свистом обрушил деревянную палку ей на голову. Джейн взвыла от боли и злости: ее поразило, насколько сильным оказался удар, и разъярило, что он вообще осмелился так поступить с ней.

Он по-прежнему не замечал раны Мусы. Пристальный взгляд муллы сфокусировался целиком на груди Джейн, и ее молнией пронзила мысль: для него увидеть при свете дня обнаженный бюст беременной белой западной женщины означало пережить одновременно столько оттенков и вариаций сексуального возбуждения и похотливого вожделения, что он мог напрочь лишиться рассудка. Он вовсе не намеревался наказать ее за грехи парой ударов тростью, как порой наказывал за непослушание жену. Сердце его полнилось жаждой убийства.

И внезапно Джейн стало очень страшно – за себя, за Мусу, за своего еще не рожденного младенца. Она попятилась, чтобы оказаться вне его досягаемости, но и он шагнул вперед, снова вздымая трость вверх. Ощутив нежданный порыв, она прыгнула на него и вонзила пальцы в глаза.

Он взревел, как раненый бык. Ему было не настолько уж больно, не так сильно пострадали глаза, и орал он от возмущения и удивления, что избиваемая им женщина могла решиться на ответное нападение. Но пока он был на время лишен зрения, Джейн обеими руками ухватила его за пышную бороду и потянула. Он качнулся, оступился и упал. Потом скатился на пару ярдов вниз по склону, и его падение предотвратил только карликовый куст лозняка.