В лесной глуши - [30]

– Вы знаете, как она умерла?

– Да, прочел совершенно случайно два дня назад в газете, которую мне принесли с опозданием. Печальная неожиданность. Как дурной сон, – ответил Арменголь. У него были желтые, похожие на кукурузные зерна зубы, севший от вина, сигарет и профессиональной деятельности голос и странный, настороженный взгляд отшельника.

Он поднес стакан ко рту и снова выпил. Затем прикурил сигарету и с наслаждением затянулся. Он был из тех курильщиков, глядя на которых тоже очень хочется закурить.

– Кто вам рассказал обо мне?

– Лейтенант, ведущий дело. К вам еще не приходили из полиции?

– Приходили. В институт, где я работаю. По крайней мере, человек был тактичный, – уныло сказал он. – Я решил, на этом все и закончится.

– Все только начинается, – разуверил его Купидо.

Арменголь несколько секунд молча смотрел на сыщика сквозь медленно ползущий к потолку сигаретный дым, думая о том, как следует понимать эти слова. Затем с вызовом произнес:

– Для вас всех я прекрасный подозреваемый: я одинок, одержим ею, и у меня достаточно причин ее ненавидеть.

«Да, выпил он прилично, раз говорит такое», – подумал Купидо, глядя на остатки вина в бутылке.

– Как давно вы ее не видели?

– Давно, очень давно. С самого начала года, наверное, шесть или восемь месяцев. У меня оставались кое-какие ее вещи, я позвонил ей, хотел вернуть. Потом мы не виделись. Это она нарисовала – единственная ее вещь, которую я храню, – сказал он, показав портрет, на котором выглядел лет на десять моложе.

– Это ее работа? – переспросил Купидо.

– Да. Кажется, что я моложе на десять лет, – ответил Арменголь и добавил: – Теперь я уже совсем не тот.

Иногда Купидо задавался вопросом: что толкало некоторых из его клиентов откровенничать с ним – с чужаком, которого они едва знали, – безо всякой тени смущения, как перед священником; что заставляло их раскрывать ему душу, – будь они жертвами абсурдного мошенничества или адюльтера, – ведь о таких вещах часто не рассказывают даже самому лучшему другу. Купидо пришел к выводу, что это происходит оттого, что частный детектив безразличен к морали, а иногда и к законности порученных ему дел, он никогда не ведет себя ни как судья, ни как священник: не обвиняет и не принуждает к раскаянию. Сыщик лишь слушает, соглашается и, как проститутка, выполняет все требования клиента. Всегда, когда ему хорошо платят, конечно.

– Когда она меня оставила, я понял, что старею, – продолжал Арменголь.

Купидо был уверен, что тот слишком много выпил и достаточно одного вопроса, чтобы он начал нудное повествование о своем несчастье. Но после такого трудного дня детектив уже не смог бы терпеливо выслушивать его рассказ.

– Вам знаком этот рисунок? – спросил Рикардо, показывая изображение со значка.

Тот бегло взглянул на него:

– Нет. Первый раз вижу.

Детектив ожидал этого ответа: значок был сделан через несколько месяцев после того, как закончились отношения Арменголя с Глорией. Единственный след, которым располагал Рикардо, казалось, не вел никуда.

– Плохой, кстати, рисунок, – добавил хозяин. – Можно было бы его улучшить.

– Вы тоже рисуете?

– Уже нет. Пытался какое-то время, но потом понял, что, если не умеешь, надо это дело бросать и ограничиться обучением других. Я это понял, когда познакомился с Глорией.

Детектив вопросительно поднял брови.

– Во время занятий мы с учениками обычно ходим на выставки. Галерея не очень далеко, и мы решили пойти туда, хотя я думал, что все это бесполезно, что их опять ничего не заинтересует. Когда мы пришли и начали рассматривать картины, даже наиболее скептично настроенные ребята замолчали, просто не знали, что сказать. Думаю, это был последний раз, когда мне удалось их взволновать. Автор картин – молодая девушка, наблюдала за нашей реакцией. Ей понравилось, что я привел учеников. Мы поболтали, а на следующий день я позвонил ей и пригласил в институт рассказать о своем творчестве. Мне показалось, ее будут слушать с большим вниманием, чем меня. Ну а остальное... можете сами себе представить.

– Как долго это длилось?

Арменголь улыбнулся, как нищий, у которого отобрали тарелку с недоеденной едой. Прежде чем ответить, он снова наполнил стакан.

– Около пяти месяцев. Достаточно долго, чтобы просто так все забыть. Но и достаточно мало, чтобы не тосковать по ней.

– Где вы были в субботу? – спросил вдруг Купидо.

– Спал, – ответил тот покорно, помолчав несколько секунд. – Ночью у меня была бессонница, я плохо себя чувствовал, поэтому спал до середины дня.

Купидо увидел, как руки Арменголя нетерпеливо потянулись к стакану, и спешно захотел покинуть это помещение, закрытое как оранжерея. Шесть дней без курения не прошли даром. Он почувствовал необходимость в свежем и чистом воздухе, ему захотелось выйти на улицу и увидеть счастливые и радостные лица.

7

Прошла уже неделя со смерти Глории; Купидо вернулся в Бреду, ни на шаг не продвинувшись в расследовании, но он был спокоен, так как заранее знал, что, как всегда, ему понадобится терпение. Нервничали сейчас, по его мнению, те, кто знал Глорию, и он легко представлял себе, с какой тревогой они ожидают, что случится нечто и выведет их из числа подозреваемых.