В лесной чаще - [4]

Наверное, вы решили, что я стал детективом из благородного желания раскрыть тайну своего детства? Ничего подобного. Материалы дела я прочитал всего раз, в первый день службы, когда все разошлись по домам и в дежурной комнате горела только лампа над моим столом (над моей головой, как летучие мыши, сразу закружились забытые имена, которые оживали в показаниях свидетелей, сообщая мне блеклыми чернилами, что Джеми однажды пнула свою мать, потому что не хотела уезжать в школу, что подростки «с угрожающим видом» целыми днями слонялись возле леса и на лице матери Питера однажды видели синяк), и с тех пор в них больше не заглядывал. На самом деле мне просто хотелось приобщиться к касте избранных, к тем, кто способен разгадывать самые изощренные загадки и читать неясные, почти невидимые знаки, доступные лишь посвященным. Приезжие детективы казались мне существами иного сорта, какими-то благородными принцами среди неотесанных крестьян или цирковыми акробатами, отлитыми в лучах софитов из чистого золота и блеска. К тому же эти парни великолепно знали свое дело и работали без страховки.

Конечно, я знал, что они ведут себя жестоко. Люди вообще злы и безжалостны, а что касается жестокости бесстрастного ума, который ловко нащупывает ваши слабые места и легко манипулирует фактами, желая добить и сломать вас до конца, — это, похоже, самая чистая, утонченная и цивилизованная форма варварства.

О Кэсси мы узнали раньше, чем она успела появиться в отделе. Наше «сарафанное радио» работает не хуже, чем у старых кумушек. Отдел по расследованию убийств — очень тесная и замкнутая группа, всего двадцать постоянных сотрудников, так что когда у нас случаются какие-нибудь пертурбации (кто-то увольняют или зачисляют, заваливают работой или, наоборот, оставляют без дела), компания мигом превращается в кипящий котел, где клубятся всевозможные союзы и альянсы и курсируют самые причудливые слухи. Обычно я стараюсь держаться подальше от служебных склок, но появление Кэсси Мэддокс так сильно возбудило общество, что даже я не мог остаться в стороне.

Начать с того, что она женщина: одного этого уже хватало, чтобы вызвать в нас естественную ярость. Да, мы достаточно вышколены для того, чтобы шарахаться от злостных предрассудков, но нас насквозь пронизывает ностальгия по пятидесятым (даже в людях моего возраста — ведь Ирландия оставалась в пятидесятых вплоть до 1995 года, когда мы вдруг сразу перескочили в «тэтчеризм»), когда можно было легко выбить признание у преступника, пригрозив, что обо всем расскажешь его маме, и единственными иностранцами в стране являлись студенты медицинских колледжей, а работа считалась надежным местом, укрывавшим от придирок и ворчания женщин. Кэсси была четвертой дамой, взятой к нам в отдел, и появление по крайней мере одной из них (по мнению некоторых, отнюдь не случайное) оказалось неудачным: она едва не убила себя и своего напарника, внезапно психанув и швырнув пистолет в голову подозреваемому.

Кроме того, Кэсси было всего двадцать восемь и она недавно закончила колледж. Наш отдел считается элитным, и вы никогда не попадете в него раньше тридцати, если только ваш отец не политикан. Обычно приходится пару лет попотеть «летуном», стажером «на посылках», потрудиться еще в двух-трех других местах, медленно прокладывая себе путь наверх. А за плечами Кэсси был всего лишь год в отделе по борьбе с наркотиками. «Сарафанное радио» считало, что она либо переспала с какой-то шишкой, либо являлась незаконной дочерью другой шишки, либо — самый оригинальный вариант — раскопала компромат на кого-то из боссов и тот заткнул ей рот, подкинув эту должность.

Я ничего не имел против Кэсси Мэддокс. Я проработал в отделе всего несколько месяцев, но мне уже порядком осточертела первобытно-мужская атмосфера в раздевалке, где говорилось лишь о машинах или кремах после бритья, а шутки всегда звучали слишком грубо и при этом выдавались за «иронию» (меня так и подмывало прочесть длинную лекцию насчет того, что на самом деле подразумевается под этим словом). Вообще женщин я люблю больше, чем мужчин. К тому же у меня имелись кое-какие личные причины. Я чувствовал, что почва у меня под ногами не очень крепкая. Хотя мне уже стукнуло тридцать и я два года проторчал в полиции на побегушках и еще два — в отделе по борьбе с бытовым насилием (багаж посолиднее, чем у Кэсси), мне казалось, что хорошим детективом меня считают только по недоразумению, примерно так же, как любая стройная блондинка автоматически кажется красавицей, даже если у нее лицо как у раскормленной индюшки. Начнем с того, что у меня был отличный лондонский акцент, которым я обзавелся во время учебы в интернате. Следы колонизации исчезают не сразу. Несмотря на то что ирландцы болеют за любую команду, если она играет против Англии, и я знаю пару-тройку пабов, где меня могут огреть по голове бутылкой, стоит мне открыть рот и заказать выпивку, все равно англичане с их каменными физиономиями считаются здесь более образованными, умными и в конечном счете более сведущими, чем ирландцы. К тому же я был высок, крепко сложен, а если надеть на меня хорошо скроенный костюм, выглядел стройным и элегантным и вообще производил впечатление. На кастинге в киностудии мне легко могли бы дать роль детектива, этакого героя-одиночки, который без страха бросается в огонь и в воду и в конце фильма всегда ловит преступников.