– Вставай, сахиб! – бормотал он. – Вставай и возьми своё ружьё. Моя честь погибла. Встань и убей его, пока никто не видит моего стыда.
Лицо старого слуги так изменилось, что Гисборн смотрел на него в полном недоумении.
– Вот почему этот пария из джунглей помогал мне убирать стол сахиба, носить воду и ощипывать дичь. Они убежали вместе, несмотря на все мои побои, а теперь они сидят, окружённые его дьяволами, которые унесут её душу в ад.
Он подал ружьё Гисборну, который взял его ещё не твёрдой со сна рукой, и повёл его за собой на веранду.
– Они там в лесу, на расстоянии одного выстрела от дома. Подойдём осторожно к ним поближе.
– Но в чем дело? Почему ты так встревожен, Абдул?
– Тут не один Маугли с его дьяволами, а моя собственная дочь, – сказал Абдул-Гафур.
Гисборн свистнул и пошёл за ним следом. Он знал, что недаром Абдул-Гафур бил по ночам свою дочь и недаром Маугли помогал в домашнем хозяйстве человеку, которого он сам, каким бы там ни было способом, уличил в воровстве. Лесная любовь возникает быстро.
В лесу раздавались звуки флейты, которые могли быть песнью блуждающего лесного бога, а когда они приблизились, послышался шёпот. Тропинка выходила на полукруглую полянку, окаймлённую высокой травой и деревьями. В центре её, на стволе упавшего дерева, повернувшись спиной к подошедшим, сидел, обняв за шею дочь Абдул-Гафура, Маугли, увенчанный свежей короной из белых цветов, и играл на примитивной бамбуковой флейте, а четыре огромных волка торжественно танцевали на задних лапах под эту музыку.
– Это его дьяволы, – шепнул Абдул-Гафур.
Он держал в руке пачку патронов. Звери взяли протяжную дребезжащую ноту и тихо улеглись, сверкая зелёными глазами, у ног девушки.
– Ты видишь теперь, – сказал Маугли, отложив в сторону флейту, – что тебе нечего бояться. Я ведь говорил тебе, моя храбрая малютка, что в этом нет ничего страшного, и ты мне поверила. Твой отец говорил, – ах, если бы ты только видела, как они гнали твоего отца через весь лес, не разбирая дороги! – твой отец говорил, что это дьяволы, но, клянусь Аллахом, твоим Богом, я не удивляюсь, что он так думал…
Девушка засмеялась переливчатым смехом, и Гисборн услышал, как Абдул-Гафур заскрежетал немногими оставшимися у него во рту зубами. Это была совсем не та девушка, которую Гисборн едва замечал, когда она попадалась ему навстречу, скользя по двору, молчаливая и вся закутанная в одежды, это была женщина, расцветшая в одну ночь, как орхидея раскрывается за один час влажной жары.
– Ведь все они товарищи моего детства и мои братья, дети той матери, которая вскормила меня своими сосцами, я тебе уже рассказывал об этом, когда мы были за кухней, – продолжал Маугли. – Это дети отца, который лежал у входа в пещеру между нами и холодом, когда я был маленьким голым ребёнком. Смотри, – один из волков поднял свою серую морду и стал тереться ею о колени Маугли, – мой брат знает, что я говорю о них. Да, когда я был маленьким ребёнком, он тоже был детёнышем, и мы вместе с ним катались по земле.
– Но ведь ты говорил, что ты родился от человека, – заворковала девушка, прижимаясь к его плечу. – Ведь ты же родился от человека?
– Да, я сказал это! Я это знаю потому, что все моё сердце в твоей власти, моя малютка.
Её головка склонилась и прижалась к подбородку Маугли. Гисборн сделал предостерегающий жест рукой, чтобы удержать Абдур-Гафура, который ничуть не был растроган этим удивительным зрелищем.
– Но я рос, как волк среди волков, пока не наступило время, когда те, из джунглей, заставили меня уйти от них, потому что я человек.
– Кто велел тебе уйти? Ты говоришь что-то не по-человечески.
– Сами звери. Ты никогда не поверишь мне, моя малютка, но так было на самом деле. Звери из джунглей приказали мне уйти, но эти четверо пошли за мной, потому что я был их брат. Сделался пастухом стад и жил среди людей, научившись их языку. Хо! Хо! Стада платили дань моим братьям, пока одна женщина, старая женщина, моя любимая, увидела однажды ночью, как я играл на жниве с моими братьями. Тогда они сказали, что я одержим бесом, и палками и камнями прогнали меня из деревни, а эти четверо шли за мной, но крадучись, а не открыто, как раньше. За это время я научился есть вареное мясо и свободно говорить. И вот, сердце моего сердца, я пошёл бродить из деревни в деревню и был то пастухом рогатого скота, то погонщиком буйволов, то разведчиком дичи, но с тех пор не было человека, который бы осмелился дважды погрозить мне пальцем. – Он наклонился и погладил по голове одного из волков. – Погладь и ты их. Ты видишь, что в этом нет ничего страшного и ничего колдовского. Смотри, они уже знают тебя.
– Леса полны великими дьяволами, – содрогаясь, сказала девушка.
– Это ложь. Детская ложь, – убеждённо возразил Маугли. – Я спал под открытым небом на рассвете и в тёмную ночь, и я знаю. Джунгли мой дом. Разве может человек не доверять кровле своего дома или жена – очагу своего мужа. Наклонись и погладь их.
– Они собаки и нечистые, – прошептала она, протянув руку к волку, но отвернувшись.
– Только отведав плода, мы вспоминаем о заповеди! – с горечью проговорил Абдул-Гафур. – К чему ещё ждать, сахиб? Убей его.
